Эссе by Гессе | Главное | Time Out
Главное

Эссе by Гессе

  16 июля 2010
3 мин
Новый сборник представляет Германа Гессе в качестве критика и эссеиста.

На протяжении всей долгой
жизни (а умер он почтенным
85-летним мэтром) Гессе откликался как на культурные события настоящего, так и на величественные явления прошлого.
В молодые годы журналистика
и литературная критика в определенной степени даже кормили начинающего автора. Видимо, поэтому сборнику с подзаголовком «эссе о литературе» на деле присуще жанровое разнообразие: от коротких заметок
чуть ли не в формате Time Out
до развернутых размышлений о смысле чтения, миссии писателя
и закате Европы (мысль, обозначенная Шпенглером, но в итоге
вычитанная в художественной
форме у… Достоевского).

Сказать по правде, некоторые
критические (или скорее просветительские) ремарки Гессе выглядят подшитыми чуть не для
галочки. Что, например, нашему
читателю скажет полустраничное высказывание о Пушкине,
смысл которого сводится к тому,
что русские почему-то отдают
тому предпочтение перед всеми
иными поэтами, иностранцу же его стихи не оценить, а вот прозе
Александра Сергеевича присуще
«благородное мастерство рассказчика и тонкий романтизм»?
Спасибо за наблюдение!

Вообще говоря, литературно-журналистское творчество великого германца, нобелевского лау-
реата, да и просто гуру местами
разочаровывает, выглядит сводом
общих мест. Возможно, это потому, что неочевидная современникам правота в итоге взяла верх в потомках. Но кто знает. Как бы то ни было, сейчас мало кого может
удивить хипповский коктейль из пацифизма, христианского мистицизма, дальневосточных ароматов и запутанных экзистенциальных тропинок. У Гессе были
и будут свои адепты, но у человека стороннего нет-нет да промелькнет крамольная мысль, что мы имеем дело с предтечей Паоло Коэльо — правда, в разы эрудированнее и тоньше, как того требовала его эпоха. Тем забавнее читать
некоторые пассажи, как, например, отклик на «Восстание масс»
Ортеги-и-Гассета, где Гессе журит испанца за «некоторую вульгарность», но в целом высказывает озабоченность проблемой власти толпы и размывания индивидуальности. У этих двух фигур
есть созвучие не только в именах
(Гессе — Гассет), но при всей популярности — до намеренной профанности — Ортеги-и-Гассета как
философа во многом он оказывается оригинальнее Гессе.
Сборник держится на двух
более-менее развернутых эссе, в одном из которых автор выясняет свои отношения с Гете, в другом — с «русским Карамазовым»
Достоевского. Ради полярных сопоставлений, которые могут возникнуть у относительно просвещенного читателя, именно их и стоит прочесть.

Влюбленный в Гете автор
видит в нем весь спектр добродетелей европейского человека,
а из тонких моментов подмечает буржуазность и, как
следствие, попытку поставить
духовные свершения на службу
обывательской идеологии, а также воспитательный зуд. Не застревая в полемике, позволим
себе предположить, что гипотетический «европейский человек»
времен Гете и современник Гессе
— это, в общем-то, две большие
разницы. В Достоевском же (или,
вернее, в его героях) классик выделяет новый человеческий тип,
который так и назван — «русским
Карамазовым», шире — «русским
человеком», сочетающим в себе
богоискательство с почти абсолютной бытовой аморальностью.
Этот тип, по Гессе, и есть тот
варвар, который обрушит «позднюю осень» западноевропейской
цивилизации в сибирские морозы. Что ж, в чем-то автор угадал,
за одним уточнением — эссе о «русском человеке» было написано вскоре после Первой мировой,
в разгар гражданской войны
в России. А вот последующий
Рагнарек Второй мировой просвещенные европейцы устроили
сами, и справились при этом не хуже «русских Карамазовых».