«Давид с пращой, я — с луком. Микеланьоло»
О выставке
Произведения Микеланджело в фотографиях лучшего итальянского специалиста по съемке скульптур Аурелио Амендолы.
Сначала вордовский редактор, а потом корректоры норовят исправить заголовок. Название выставки — строчка из стихотворения, написанного рукой Микеланджело на наброске статуи Давида, полностью звучит так: «Давид с пращой / Я с луком / Микеланьоло / Повергнута высокая колонна / и зеленый лавр» (перевод Эфроса). Автор первых биографий художников Возрождения Джорджо Вазари утверждает, что именно так — Michelagnolo — скульптор всегда писал свое имя.
Воинственного Давида с пращой, мальчишку, победившего гиганта Голиафа — огромного подростка с непропорциональными ручищами и уродливой головой на прекрасном теле — Микеланджело изваял на четверть века раньше, в самом начале XVI века. Этот Давид, наравне с куполом Санта Мария дель Фьоре, — символ Флоренции. А другой, которого — редчайший случай, страшно представить, сколько стоит страховка — привезут из Национального музея Барджелло в Эрмитаж — плод «зрелого творчества» (около 1525 — 1530), мягкий, женственный, красивый. Его принято называть двойным именем — «Давид-Аполлон», потому что Микеланджело, видимо, изменил сюжетный мотив в процессе работы над фигурой. К тому же периоду творчества относится и «Скорчившийся мальчик» — гордость эрмитажной коллекции. Выставка даст возможность сравнить эти две скульптуры вживую. Остальные — в фотографиях. Аурелио Амендола считается большим специалистом по съемке Микеланджело — он иллюстрировал монографию Кристины Ачидини Лукинат. Среди кадров, использующих резкое контрастное освещение, есть и наш «Скорчившийся мальчик».
Пока у Эрмитажа не было уверенности, что скульптура Давида прибудет, событие нужно было обозначать как фотовыставку. Но теперь, когда уверенность есть, речь, конечно, должна идти о выставке одной скульптуры, аранжированной фотографиями, как это делается на хороших показах одного произведения. Скульптура и вообще плохо поддается репродуцированию, вернее, снимок скульптуры — это всегда ее вольная интерпретация. А снимать Микеланджело, который, высекая из мрамора человеческие тела, изображал не тело, а нечто неизобразимое, чего еще нет, но вот-вот появится — соревновался с Богом в сотворении мира — задачана грани человеческих возможностей. И чтобы вступать в диалог с титаном, нужно быть титаном.