Хаим Сокол «Амбивалетность»

В последнее время стало так модно делать «социальное искусство», что даже в отвлеченных работах готовы выискивать аллюзии на митинги или, скажем, полицейский произвол. Так и выставке Хаима Сокола – художника, который всю жизнь борется с подобающими флегматичному интроверту темами вроде памяти, забвения и личных психологических травм, – суждена судьба чуть ли не художественной версии проекта «Гражданин поэт».

В самом деле, все составляющие остросоциального памфлета имеются. Имеется взвод гастарбайтеров азиатской внешности. Имеются орудия труда этого взвода – лопаты (а на что еще может в России рассчитывать пришелец с юга). Арбайтеры послушно выстраиваются в шеренгу и произносят слова присяги. Текст ее, правда, непонятен ни им, ни зрителю: какому-то там супрематизму они хором присягают на верность. И вдруг ты понимаешь, что этому десятку парней с лопатами просто заплатили, чтобы они в один голос произнесли: «Клянусь…» – и далее по тексту, из которого они не понимают ни слова. И что за малую мзду они охотно поклянутся в чем угодно, не вдаваясь в подробности.

Ну, и закономерный результат на экране напротив. Армия, которая только что присягала на верность не пойми чему, отказывается сражаться за не пойми что. Она говорит: «Прощай, оружие», – и вот перед нами выкинутые в пыль лопаты. Справа – строй крепких узкоглазых парней готов вступить в бой, слева – он же разоружился при первой возможности. Социальные перемены налицо, тут тебе и тирания обязательной для всех присяги, и свежевозникшее гражданское самосознание, и подвижка в умах, и невыполнение приказа, и революция – а толку чуть: ничего так и не вскопано.

Хаим Сокол сделал выставку, которая зрителю покажется избыточно медийной, но для самого художника она предельно минималистична. Потому что Сокола мы привыкли видеть как создателя объектов. И неважно, будь то скульптуры из глины или хлебного мякиша или порезы, оставленные на зачерненном стекле, – Сокол всегда ищет подлинность и все делает руками, для него важно физиологически вложиться в произведение. А тут сплошные видео плюс несколько скульптурных арок между двумя экранами. Для художника это отказ от личной вовлеченности в произведение: никакого рукоделия – чистая фиксация того, что происходит перед объективом видеокамеры. Для нас, зрителей, это загадка: найди в этом видео «то, что хотел сказать художник».

Конечно, это не документальное кино. Это постановка: гастар-байтеры с удовольствием исполняют роли, которые им объяснил художник, и получают за это какие-то небольшие деньги, наверное. Но сознание этого только еще раз запутывает нас: а разве в обыденной жизни эти люди не выполняют навязанную им работу за деньги? А сами мы – разве не так же продаем свое время и умения за зарплату? Да и сам художник разве не в той же ситуации (Хаим Сокол живет в России, но гражданство у него израильское – то есть он тоже гастарбайтер)? И кто из нас свободнее? И чем эта свобода определяется? Так что, даже делая с виду социальный проект про наемный труд и ущемление прав, Сокол продолжает быть меланхоликом, интересующимся фундаментальными основами морали. Какой ярлык к нему не прилепи – хоть красную звезду, хоть черное знамя анархии, – он все равно останется философом. И поэтому ранняя старость его работам вряд ли грозит.