Медея

Первым известным феминистом, пожалуй, можно назвать древнего грека Еврипида.

В его трагедиях дамы, с особой жестокостью убивающие своих пасынков, матерей или детей, становились трагическими героинями. С тех пор уже несколько тысячелетий театры всего мира старательно оправдывают этих женщин за гранью нервного срыва. Электра, Федра, Медея — личности исключительные, их страсти тоже исключительные, а значит им все позволено. Режиссер Кама Гинкас в постановке «Медея» Московского ТЮЗа заставляет нас выслушать другое мнение. Для этого ему понадобились в свидетели Сенека, Ануй и Бродский.

В совершенно неприспособленном, холодном, заброшенном, обшарпанном бассейне на склизкой искусственной горке живет с детьми и нянькой Медея (Екатерина Карпушина), женщина, уютом не озабоченная, не способная «создавать» дом. Она кипит страстью к оставившему ее мужу Ясону, множит упреки ему, перечисляя те жертвы, на которые из-за него пошла, грозит отмщением. Ее страдания неподдельны. Но как-то исподволь, постепенно в глухой ее истовости проступает не жертвенность, не любовь, а мощь спущенной с тугой тетивы стрелы, готовой пронзить, разорвать, уничтожить все, что стоит на ее пути. Ее любовь к Ясону — это жажда обладания им. Ради этой жажды она предала отца, убила брата и еще кучу народа и тут же оправдывала себя: «Я же ради любимого!»

Ее избранник Ясон по молодости был таким же головорезом. Но он повзрослел. Игорь Гордин играет Ясона очень тихо, эту свою тихость противопоставляя громокипению Медеи. Он говорит, горько понимая, что она его не услышит. И все же пытается втолковать: жить труднее, чем убивать, сохранять труднее, чем разрушать. Простой обыватель, в любви и ласке воспитывающий детей, защищая их от ужасов мира, куда больший герой, чем тот, кто эти ужасы множит. Но она кроме себя никого не слышит.

Режиссер заставляет Медею убивать детей долго, сначала накалывая на кухонный тесак, а потом еще топя в том самом бассейне. Свершив месть, она не торопясь облачается в сверкающие латы, похожие на оперение жар-птицы, и взмывает над сценой. Но как бы ни переливалось ее оперение, какой бы болью ни отзывалась ее обида, в глазах зрителей останется бурлящая вода, поглощающая утопленных детей.

Елена Груева, Time Out Москва