Шурале

Леонид Якобсон собирался ставить спектакль на музыку Фарида Яруллина в 1941 году в Казани, но помешала война, и вернуться к этой сказке удалось лишь десять лет спустя в Ленинграде. Тогда начальство пожелало, чтобы балет назывался «Али-Батыр» — в честь героя положительного, девушку освобождающего. Но «Шурале» оказалось более точным именем, потому что пластика обитающего в дупле сластолюбца была гораздо ближе к генеральным идеям Якобсона, чем героическая партия АлиБатыра. И под давлением вдовы композитора балету было возвращено прежнее название.

Якобсон — печальный матерщинник, взрывной гений, вечная жертва — стал главной легендой Мариинского театра второй половины ХХ века. Его травили ровно столько, сколько нуж- но для создания мифа, — то есть вообще-то до смерти. Вокруг его спектаклей полыхали такие битвы, что непонятно, как устоял театр. Изобретенную им пластику — приземленную, гнутую, выразительную и страшную — во время репетиций господа артисты поднимали на смех. «Мелькают ноги, руки, лица — идет grand pas на ягодицах», — эта шутка возникла ровно в момент постановки «Шурале». Он ставил любовные дуэты, которые сейчас показались бы просто невинными — и получал обвинения в непристойности и пошлости; и великая балерина Алла Шелест танком продавливала для себя в спектакле серию жете, считая, что лучше хореографа знает, как должна двигаться птица.

Теперь, когда хореографа нет уже тридцать с лишним лет, он неумолимо превращается в «наше все». В Вагановском несколько лет назад восстановили серию его миниатюр — и надо сказать, что совершенно не собирающийся сдаваться, рвущийся словно на баррикады и устраивающий пластическую истерику «Умирающий лебедь» производит впечатление до сих пор. За восстановление этнографически безукоризненного, по-шагаловски лукавого «Свадебного кортежа» театр, носящий имя хореографа, получил специальный приз жюри «Золотой маски». Навсегда на пленке осталось, как Барышников играет в Вестриса в номере, поставленном для него Якобсоном, рассказывая о том, что такое актерская судьба. Но «Шурале»? Это, конечно, чудовищное испытание для мифа.

«Не возвращайтесь к былым возлюбленным — былых возлюбленных на свете нет» — или все-таки триумф над временем? То, что казалось открытием в душном 1950-м, — увидится ли таковым сейчас? Как в сегодняшнем театре глянется советская живопись послевоенных лет? Но Якобсону не привыкать к испытаниям. Может, выдержит и это?