Аки Каурисмяки: «Мне прогресс не нужен»
Каннский лауреат Аки Каурисмяки, поработавший и посудомойщиком, и кинокритиком, напоминает скорее персонажа из собственных фильмов, упрямого неудачника, чем представителя киноистеблишмента. Через полгода ему стукнет 50, но сигарета в одной руке и бокал вина в другой — по-прежнему главные признаки стабильности по Каурисмяки. Новую картину режиссера «Огни городской окраины» Финляндия собиралась выдвигать на «Оскар», но Аки наотрез отказался ехать в Америку, объявив войну Джорджу Бушу-мл. Зато он с удовольствием приехал на вручение премии «Балтийская звезда» в Петербург, где его и встретил наш корреспондент.
Олег Ясаков: Вы уже не в первый раз в России и, наверное, знаете, как вы здесь популярны. Что еще, по-вашему, объединяет русских и финнов, кроме географической близости и общей склонности к алкоголю?
Аки Каурисмяки: С Петербургом меня объединяет прадед, который когда-то торговал здесь лошадьми.
Герои ваших фильмов — не самые счастливые и успешные люди. Вам не становится сложнее понимать
их теперь, когда вы — финский символ успешности в кинорежиссуре?
Мне кажется, с годами я только лучше стал понимать Акакия Акакиевича из гоголевской «Шинели». Не думаю, что я успешен. Я считаю себя бесконечно бездарным человеком, который старается хоть чего-то достичь, и мне кажется, я так и не смог приблизиться к тому, чего хочу. Материальный успех мало меня занимает, я оцениваю свои результаты только с точки зрения качества моих фильмов.
Вы в кино часто бываете?
Я смотрю очень много кино, но оно все снято до 1962 года. Исключение — мой друг Джим Джармуш, это единственный современный режиссер, фильмы которого я смотрю на большом экране. У нас сложно увидеть старые фильмы в кинотеатре. Киноархив Хельсинки — это стыд всей Финляндии, у них огромные запасы, которые они никому не показывают. В юности я каждую неделю ездил в Хельсинки и смотрел старое кино, но не все в Финляндии живут в близости от столицы — у нас очень узкая и длинная страна.
С годами становится проще или сложнее существовать в вашей профессии?
С каждым годом все труднее. В молодости я был, пожалуй, излишне активен и некритичен, я бегал как заведенный, и главной целью моей работы было «зацепить» хотя бы себя, о других я не думал. Я ждал начала съемочного дня и бежал на площадку, как на свидание с девушкой. Сейчас для меня каждый кадр — это вопрос жизни и смерти, и это ограничивает в работе и заставляет думать. Сейчас я после каждого снятого фильма ухожу из кино и клянусь себе, что не вернусь, если не почувствую, что следующий фильм обещает быть по-настоящему значительным. С каждым фильмом все сложнее отвечать себе на вопрос, зачем я это делаю. Понимаете, каждый может снимать кино, но зачем — вот вопрос…
Для нас Аки Каурисмяки — это лицо финского кино…
Кошмар, какое некрасивое лицо! Я бы хотел, чтобы у финского кино было лицо поприятнее…
Обычно таким лицом становится представитель мейнстрима, а ваши фильмы ведь совсем не рекордсмены кассовых сборов.
А немецкое кино? В свое время его лицами были Вернер Херцог и Райнер Фассбиндер. А ведь их лица тоже не очень симпатично выглядели.
Но сегодня в Германии это, скорее, вполне кассовый Тыквер.
Тыквер — способный парень, просто еще молодой, рано говорить о нем серьезно. Мне, кстати, очень понравился его «Рай», но тем не менее с двумя-тремя фильмами в историю не войдешь. Мы еще поговорим о Тыквере через десяток лет, я думаю.
Считается, что эра великого кино вообще закончилась, все хотят только развлекаться.
Конечно, в кино ничего нового сегодня уже не скажешь. Поэтому и Голливуд в кризисе, он поедает собственный хвост. В кино всего 12 историй, и все они уже рассказаны по тысяче раз.
Но если человек все же желает серьезно высказываться, то куда он может податься?
Пускай сразу идет в рекламное бюро. Я, слава богу, избавлен от необходимости продумывать подобные варианты для себя — у меня есть работа, которую я люблю.
Кем бы вы стали, если бы не получилось заняться режиссурой?
О, я наверняка был бы великим посудомойщиком, величайшим в Европе. Или помощником рабочего на стройке. Настоящему мастеру везде найдется место (смеется).
Вы знаете, что вас называют «финским Михалковым»?
Ого, это самое страшное оскорбление, какое вообще можно мне нанести. Лучше бы назвали меня «финским Кончаловским», он все же снял один очень хороший фильм — «Первый учитель».
Вы можете вспомнить последний фильм, который вас потряс?
Ну конечно, это очень просто. Это был «Ангел» Марселя Паньола. Фильм, который я чаще всего вспоминаю, — это, пожалуй, «Золотой век» Луиса Бунюэля. На свои фильмы я практически не оглядываюсь.
Технологии в кино сегодня — это помощник режиссера или препятствие?
Прогресс и технология — это два самых больших препятствия развитию человечества. После изобретения пенициллина и кадиллака не было необходимости придумывать что-то еще. Главное не меняется — для того чтобы понять и передать состояние какого-нибудь советского человека из 30-х, который, затаив дыхание, ждет шагов на лестнице и радуется, что пришли не за ним, а за соседом, мне никакого прогресса не нужно.
А вы думали когда-нибудь о том, что, не случись революции 1917 года, мы с вами вполне могли быть соотечественниками?
Это, наверное, возможно, но соотечественниками мы не были бы в любом случае. Да и кому нужна Финляндия, в которой нет ни нефти, ни алмазов? У нас есть только очень упрямый народ. Мы никогда не просим прощения, но и к себе снисхождения не требуем… Простите, сегодня я был не самым остроумным собеседником… Хотя что я извиняюсь — я ведь никогда и не был особенно остроумен.