Евгений Гришковец о «новой искренности»
Что такое новая искренность?
Я не знаю, что это такое. Я не считаю, что занимаюсь новой искренностью. Это меня так назвали. Когда-то, лет десять назад, я сказал, что я — новый сентименталист. А сейчас я просто реалист.
Реальные маленькие личные ощущения у вас получается очень вкусными. А вы сами любите слушать такие рассказы?
То, что я делаю, — не рассказ в бытовом смысле слова, а литература. Искусство. Выведение истории до состояния притчи. А то, что мне рассказывают в жизни, это не искусство, чаще всего это просто невозможно слушать. Они, кажется, полагают, что в моих текстах такие же подробности есть. Но у меня их нет! Ситуация в моих зарисовках описана таким образом, что она очень легко присваивается, потому что там нет личных деталей. Я же знаю, как меня пародируют. «Я помню, как жарил колбасу, она вот так вот загибалась, это была колбаса по два двадцать…» — пародия из «Большой разницы». Никогда я ничего похожего не писал — с указанием таких деталей, цен…
Ваше творчество провоцирует не только на пародии, но и на подражание. Вот «Квартет И» занимается небольшими искренними переживаниями…
Ничего общего даже близко нет! Задачи разные. Наверное, «Квартет И» полагает, что любой человек может так же. И самое главное, что человек, который слышит это про себя со сцены, от «Квартета И», в этот момент может быть счастлив — на короткое время. Из этого текста следует, что его жизнь тоже является объектом и фактом искусства. И еще дает на некоторое время ощущение неодиночества. Конечно, человеку страшно радостно чувствовать, что его жизнь значительна и интересна. И может быть фактом искусства. Я где-то писал, что просто даже упоминание моего города Кемерова в новостях программы «Время» или даже в прогнозе погоды вызывало такую радость, как будто по телевизору сказали что-то лично про меня. «Квартет И» — я считаю, хорошо, что они есть. Они — умные, остроумные и непошлые. Но — не обязательные.
В смысле?
Для художника, для писателя, для режиссера фильм, книга или спектакль — личное, жизненно необходимое. Обязательный поступок. А они такие… забавные. Они — сегодняшние, говорят современным языком, но они не очень понимают, что делают.
Может, научатся?
Нет, уже не научатся. У них нет этой возможности. Художественно не заложена. Они — охотники за аплодисментами. Они уже на это повелись. Обратной дороги нет. Они полагают, что если что-то точно воспроизвести, то получится так же, как у Жванецкого. Или у меня. Они внутренне уверены, что этого достаточно. Но им не хочется страдать. Им страдать не нравится. И сострадать. И сочувствовать не очень им хочется. И они очень зависимы от своей публики. И они обижаются на то, что к ним всерьез не относятся театральные сообщества. А мне, в общем, безразлично, как ко мне относится театральное сообщество.
Художник абсолютно равнодушен к тому, как к нему отнесутся коллеги?
Есть большая разница между тем, как я к этому отношусь по-человечески и как я к этому отношусь как автор. По-человечески мне приятно, когда коллегам нравится, и неприятно, когда не нравится. Как автор я отношусь к этому абсолютно безразлично. Это разделение происходит само собой, без волевых усилий. Потому что те замыслы, которых у меня не так много и над которыми я длительное время работаю, — очень частное дело. Такое тщательное, подробное оттачивание смыслов и оттачивание каждого слова. В этой работе никто мне не может помочь и никто на это не может повлиять. И помешать тоже никак не может. Это такое единоличное глубокое погружение. Там, где абсолютно, кристально уверен в себе автор.
Кого вы назовете новыми искренними?
Самый сильный и мощный голос в этом смысле — Земфира. Очень трагически существовал — не знаю, что он сейчас делает, — Иван Вырыпаев.
По ряду каких признаков?
Прежде всего по признаку искренности и по уровню страдания.
А Достоевского возьмете в компанию новых искренних?
Тогда нужно очень большую компанию выстраивать.