Детская слабость. Интервью с Кевином Бэйконом
Экранизация пьесы Стивена Фехтера «Дровосек» — вторая работа 32-летней сценаристки и режиссера Николь Кассель. Впрочем, ее первый фильм «Зеленый час» тоже рассказывал непростую историю — о молодой матери, влюбившейся в женщину и вынужденной выбирать между ней и семьей. И все же между ее сексуальными исканиями и растлением малолетних — огромная пропасть.
Кассель, сама недавно ставшая матерью, очень правильно подобрала актеров для разговора на столь щекотливую тему. Кевин Бэйкон в роли педофила Уолтера, который, отсидев срок, хочет начать новую жизнь, с первых же кадров нагнетает вокруг своего персонажа тревожное ощущение тайны и скрытой злобы. Но энергия Киры Седжвик, играющей упрямую оптимистку Вики, которая в конце концов становится любовницей Уолтера, достойно противостоит бэйконовской невозмутимой жестокости.
Сами Бэйкон и Седжвик опровергают расхожий стереотип звездной пары. Они женаты уже 16 лет и все это время упорно избегают Голливуда с его светской жизнью и папарацци, предпочитая оставаться в Нью-Йорке, на Манхэттене, и тихо растить двоих детей. Бэйкон уже 20 лет успешно снимается по преимуществу в небольших, но интересных и иногда даже рискованных ролях. Седжвик, в свою очередь, тоже ухитрилась сыграть почти в сорока фильмах, хотя и говорит, что полноценной карьере в кино предпочла роль жены и матери двоих детей.
Брюс Клюгер: Вчера вечером я решил посмотреть «Дровосека», и моя жена, которая вообще-то любит смотреть со мной кино, на этот раз отказалась составить компанию. Сказала, что будет слишком переживать…
Кира Седжвик: Она, конечно, пожалела об этом, когда ты рассказал ей про фильм на следующий день? Люди часто по тем или иным причинам откладывают просмотр какого-нибудь кино, но когда потом все-таки его посмотрят, оказывается, что увиденное довольно сильно отличается от того, что они ожидали. Иногда им кажется, что фильм будет более сложным, чем он есть на самом деле.
Кевин Бэйкон: В случае с «Дровосеком» люди боятся, что им покажут кино, в котором с детьми происходят страшные вещи, что это вуайеристский, полный нелегального секса и насилия, скандальный фильм. Но это не так.
Б. К. Я тоже поймал себя на том, что, испытывая стойкую антипатию к педофилам, уже через 20 минут начал сопереживать извращенцу Уолтеру, которого только что выпустили из тюрьмы. Как вам удалось этого добиться?
Николь Кассель: Во-первых, мы показали его обычным человеком и поместили в привычную для зрителей обстановку. Уолтер хочет жить нормальной жизнью — ходить на работу, смотреть бейсбол по телевизору и так далее. Большинству кажется, что такие, как он, живут в совершенно отдельном, извращенном мире. Что не всегда правда. Мы просто показали этого монстра человеком. Меня всегда интересовала тема отверженности. Мой предыдущий фильм «Зеленый час» рассказывал о матери, которая оставляет своих детей, и этот поступок — клеймо на всю жизнь. Ее всегда будут осуждать за принятое решение, поэтому я попыталась показать, какие обстоятельства могут привести человека к подобному поступку. В случае с «Дровосеком» меня не очень интересовало, почему Уолтер стал педофилом, но я хотела понять, может ли он измениться, стоит ли дать ему еще один шанс.
Бэйкон: Позвольте мне добавить: я не пытался вызвать к Уолтеру сочувствие. Это нельзя сыграть. Нереально.
Б. К. Сочувствие сыграть нереально?
Бэйкон: Нет. Я не могу войти в дверь, вызывая сочувствие. Я могу быть сердитым. Могу быть голодным. Сексуальным. Веселым. Могу сыграть наркомана или пьяницу. Но сочувствие сыграть нельзя. Сочувствие исходит от того, кто воспринимает тебя. В нашем случае — от зрителя.
Б. К. Так что же делает актер, чтобы бывший педофил выглядел, скажем так, располагающим к себе — за неимением более подходящего слова?
Бэйкон: Дело даже не в том, чтобы расположить к себе. Мой персонаж не стремится к тому, чтобы все его любили. Смысл в том, чтобы сделать его настоящим. Уолтер — обыкновенный парень, за исключением того факта, что у него есть эта дурная склонность. Люди, у которых те же проблемы, что и у Уолтера, неузнаваемы в толпе. Они не пускают слюни, у них нет на голове рожек, от них не пахнет серой. И они могут быть повсюду: в наших школах, церквях, они едут с нами вместе в автобусе, иногда они даже члены наших семей. Я хотел сделать Уолтера обычным парнем — и в то же время больным человеком, который пытается выздороветь.
Б. К. И все же это очень непростая тема. Вам как родителям тяжело было углубляться в такие дебри?
Седжвик: Педофилия — ужасная вещь. Это болезнь. Но она существует. И было бы неправильно делать вид, что ее нет. Или отказываться снимать фильм на эту тему только потому, что нам хочется верить, что такие чудовищные вещи просто не имеют права на существование. Я воспитываю своих детей сознательными людьми и представляю себе, что творится в мире. Мне кажется, у нас настолько же больное общество, насколько болезненны наши тайны и наши табу. Если
этот фильм поможет начать диалог, заставит людей говорить о том, о чем необходимо говорить, и внушит им немного сочувствия по отношению к преступнику — так же, впрочем, как и к его жертвам, — будет здорово. По мне, интереснее сыграть Вики или даже Уолтера, чем какого-нибудь бандита, взрывающего людей в баре, каких полно в современных фильмах.
Бэйкон: Общество замалчивает случаи насилия над детьми. А ведь их гораздо больше, чем мы знаем. Согласно исследованиям, каждая пятая девочка подвергается сексуальным домогательствам до того, как ей исполняется двенадцать.
Б. К. Каждая пятая?
Бэйкон: Каждая пятая — по скромным оценкам. Так что, да, как отец я считаю это очень важным — разговаривать с детьми о тех, кто может причинить им зло. Но и мы сами не должны забывать про этих людей. Нельзя перекладывать ответственность на детей. Мы должны обращать внимание на всех, кто вызывает подозрение, — даже на родственников и друзей семьи — и, если нужно, противостоять им. И пробовать им помочь.
Б. К. Николь, был ли риск «перегнуть палку», когда вы снимали фильм? Не боялись, что люди воспримут «Дровосека» как оправдание бедного, непонятого педофила?
Кассель: Нет. Но было много «подводных камней», которые нам приходилось осторожно обходить. Так, мы не могли утверждать, что Уолтер никогда больше не возьмется за старое, не могли давать какие-то фальшивые обещания. Мы балансировали на грани между симпатией к этому человеку и ненавистью к нему. И все время понимали, что кому-то не понравится попытка увидеть в Уолтере человека, а кто-то будет ему сочувствовать.
Б. К. Как, например, в той сцене, где он спрашивает зятя, своего единственного друга, испытывал ли тот когда-нибудь сексуальное влечение к собственной дочери. Уолтер так невинно задает этот вопрос — и все же зять
чуть не бьет ему за это морду.
Бэйкон: Это был сложный момент. Задав этот вопрос, Уолтер совершил большую ошибку. Из-за собственной ущербности он пытается найти что-то порочное в других людях. Но он облажался, ошибся, ляпнул то, чего ему ни в коем случае не следовало говорить. Уолтер не признает очевидного, и в этом тонкость фильма. Выйдя из тюрьмы, он уверен в том, что совершил преступление, отбыл наказание и все это осталось у него позади. Он считает, что сеансы с психиатром, назначенные ему судом, — это сплошной геморрой, что ему на самом деле ничего этого не нужно. Уолтер думает, что сможет уходить на работу по утрам, вечером возвращаться домой, есть, смотреть по телевизору футбол, утром опять вставать, идти на работу — и так до бесконечности — и все будет хорошо. Ему даже кажется, что он может жить напротив школы — и это ничего не будет значить. Уолтер не принимает тот факт, что в его преступлениях были жертвы. Это очень важная черта его характера — жертвой он считает себя.
Седжвик: И все же постепенно Уолтер начинает понимать, что причинял людям боль. Он осознает, что с ним что-то не так, что ему придется много и тяжело работать, чтобы стать нормальным, но что по-настоящему нормальным ему не стать никогда.
Б. К. В «Дровосеке» у вас с Кирой есть несколько довольно пылких любовных сцен. Вы как-то говорили, что экранный секс с женой совершенно не похож на ваши сексуальные отношения в жизни…
Бэйкон: Да, не похож. А вообще, насчет секса на экране я вот что хочу сказать: сексуальная сцена так же помогает понять характер персонажа, как сцена ужина, погоня или драка.
Седжвик: Или плач.
Бэйкон: Или плач. Эти сцены помогают понять героев. Первая постельная сцена Уолтера и Вики, например, очень специфична. Она рассказывает нам сексуальную историю Уолтера и сексуальную историю Вики. Нам с Кирой было важно передать ощущения людей, занимающихся сексом первый раз. При этом, как можно догадаться, мы с Кирой занимались сексом раньше — ну, раз шесть-семь точно. (Смеется.)
Седжвик: Не хочу хвастаться, но один знакомый, посмотрев фильм, сказал мне: «Я забыл, что вы, ребята, на самом деле женаты„. Было очень приятно это услышать — это звучит как признание того, что мы хорошие актеры. По крайней мере, какая я хорошая актриса. (Смеется.)
Б. К. Вот вы надеетесь, что, посмотрев „Дровосека“, люди проникнутся сочувствием к таким, как Уолтер. А не кажется вам, что кто-то, наоборот, скажет: “Вы хотите, чтобы я пожалел педофила? Нет, это уж слишком!»?
Кассель: Да нет, все не настолько просто. Я, например, теперь думаю так: всякий раз, когда какой-нибудь очередной злодей появляется в заголовках газет, за этим всегда стоит история человека. Мне кажется, наш мир стал бы лучше, если бы все мы на минуту задумались о том, что скрывается за броскими заголовками. Сегодня вокруг так много страха, желания поохотиться на ведьм — и так мало сострадания. Я думаю, мы способны на большее.
Седжвик: У каждого человека — своя сложная история. Мы все способны и на страшные, и на чудесные поступки. И одно из самых больших чудес — наша способность сострадать и сочувствовать другим людям. Я знаю много наркоманов, и они никогда не поправятся. Но они всегда будут бороться и пытаться выздороветь. И по мне, это прекрасное усилие — бороться за освобождение от зависимости. Я не считаю, что «Дровосек» призывает пожалеть педофила. Я думаю, фильм глубже. Он о том, как мы, люди, можем научиться прощать.
Бэйкон: Я не знаю, как решить проблему растления малолетних. Но притворяться, что ее не существует, — не выход. Взять католических священников-педофилов и перевести их в другой город — не значит решить проблему. И поэтому такой фильм, как «Дровосек», тоже не предлагающий ясного ответа, но, по крайней мере, поднимающий вопрос, — хорошее начало. Пусть лучше будет кино, не дающее ответов, чем не будет никакого.