Грозовой перевал | Кино | Time Out

Грозовой перевал

Заира Озова   30 января 2012
2 мин
Грозовой перевал
Показанная впервые на Венецианском фестивале очередная (одиннадцатая по счету) экранизация единственного романа поэтессы Эмили Бронте – и, пожалуй, лучшая.

Хмурый христианин мистер Эрншоу возвращается в свое спартанское имение в Йоркшире вместе с бомжеватого вида подростком (Соломон Глэйв). Беспризорника крестят, нарекают Хитклиффом, и он начинает потихоньку приживаться в семействе Эрншоу – хотя обращаются с ним как с челядью. Особенно в этом преуспевает сын хозяина Хиндли, недовольный болезненной близостью приемыша с его сестрой Кэти (Шеннон Бир). После пары стычек Хитклиффа вышвыривают из дома – а через много лет он, превратившись в респектабельного джентльмена, вернется. Чтобы обнаружить, что Кэти вышла замуж и, скажем прямо, сильно изменилась.

«Грозовой перевал» экранизировался столько раз, что все уже давно сбились со счету. Версия бытописательницы британского люмпен-пролетариата Андреа Арнольд («Аквариум», «Красная дорога»), как и большинство предыдущих, благоразумно обрывается посреди романа – и, кажется, это единственное сходство ее фильма с предшественниками. Радикальность англичанки проявляется уже на стадии кастинга: цыгана Хитклиффа кто только ни играл – от Оливье до Файнса, – но только Арнольд хватило смелости сделать его чернокожим, отчего байроническая дикость и необузданность приемыша приобрели совсем уж гротескный характер. Подчеркнутая цветом кожи классовая озлобленность и жажда мести – в таком прочтении Хитклифф напоминает уже шекспировского Калибана. Кэти, с которой такого трюка не проделаешь, Арнольд интересует не очень – куда меньше унылых йоркширских пустошей с их пронзительными ветрами и выцветшими склонами. Вообще, романтические отношения видятся режиссеру каким-то ненужным отягощением материала: главное здесь – скрупулезное внимание к деталям, потрескавшиеся губы крупным планом, грязь под ногтями, стрекот сверчков и осыпавшаяся штукатурка. Ее камера дрожит, симулируя рассредоточенность хитклиффовского взгляда, – и вдруг фокусируется, стоит тому приблизиться к недоступному объекту желания. Желания столь сильного, что от его мощи буквально мрет все вокруг – и звери, и в конечном счете люди. А это уже наблюдение, достойное далеко не только чиклита.