Жила-была одна баба | Кино | Time Out

Жила-была одна баба

Иван Чувиляев   26 октября 2011
2 мин
Жила-была одна баба
Кинороман Андрея Смирнова о кровавых страницах истории страны начала XX века, показанных через призму судьбы одной крестьянки и четырех ее мужиков.

Андрей Смирнов вдруг словно заново родился — получил почетный приз на «Кинотавре», сыграл лучшую в своей актерской карьере роль в «Елене» Звягинцева и вот теперь возвращается в режиссуру, откуда еще в конце 70-х сбежал в гетто драматургии. Возвращается автор «Осени» и «Белорусского вокзала» весьма кстати: «Баба» — это то, что в советском кино называлось киноповестью и что сейчас, кажется, вовсе разучились делать — а если и делают, то получается «Тарас Бульба» или опусы Станислава Говорухина. Смирнов же уравнял советский стандарт с современным кино и сумел, соответственно, сделать жанр актуальным и, что называется, культурно вменяемым. Важнее, впрочем, другое. Смирнов находит здесь универсальную метафору отечественной истории — та отчетливо проступает из истории взаимоотношений одной бабы по имени Варвара (Дарья Екамасова, памятная Свинья из «Свободного плавания») и ее все менее лицеприятных ухажеров, от которых она чем дальше, тем менее успешно отбивается. Бесхитростный, но оттого еще более действенный сюжет распластан между 1909-м (главная героиня выходит замуж за зажиточного односельчанина) и 1921-м (подавленное советской властью Тамбовское восстание, невольной участницей которого становится Варвара) — и при всей дотошности исторической реконструкции (от нарядов до провинциального говорка) это кино убийственно, отрезвляюще злободневное, как будто речь идет о начале нынешнего, а не прошлого века. Что ж, на фоне многочисленного отечественного ретро «Баба» действительно смотрится, пожалуй, самым беспощадным высказыванием о том, почему на этой территории все именно так (было, есть и, понятное дело, будет), — вполне способным тягаться и со «Счастьем моим», и со всеми остальными жуткими пейзажами русского поля экспериментов. Именно благодаря этой жесткости Смирнов избегает всего того, чем грешили и те, кто пытался реанимировать жанр киноромана, и те, кто мучился вопросами типа «что же будет с Родиной и с нами?». Здесь нет ни дидактичности, ни квасных плачей: только масштабное полотно о бабе, которая была да сплыла, и о стране, которую постигла ровно та же участь.