Пигмей

Репутация Чака Паланика держится, в общем, на двух составляющих: неожиданности фабулы и жесткости языка. И последний его роман к этой репутации ничего нового не добавляет. Речь в нем идет о группе малолетних супертеррористов из некоей придуманной автором страны победившего тоталитаризма, прибывших в США под видом школьников по обмену, чтобы организовать в Вашингтоне теракт невиданной мощи. Дюжину способных детишек натаскивали для выполнения этого задания с четырехлетнего возраста. Они с легкостью перечисляют все виды стрелкового и химического оружия, владеют всеми техниками единоборств, одинаково легко цитируют наизусть Гитлера и Гевару, Иди Амина и Мао Цзэдуна. А еще каждому из них уже подобран «репродуктивный партнер».

Удивительно, но при этом их не выучили как следует языку страны, в которую предполагали забросить, то есть английскому. Весь роман написан в несколько неожиданной в наше время эпистолярной форме — то есть в виде донесений, отправляемых главным героем, боевиком по кличке Пигмей, в далекий Центр. Реальность адресата этих донесений, а по сути дела дневниковых записей, с каждым разом становится все сомнительнее, но язык остается одинаково искалеченным — «пиджин-инглиш», полный громогласных инвектив в адрес проклятых империалистовконсьюмеристов, а также совершенно естественнонаучных описаний «половозрелых самок», среди которых ему приходится выполнять свою нелегкую миссию. Вот образчик Пигмеева красноречия: «Для протокола: американская образовательная система истинная цель — личность унижай да презрение к себе культивируй среди американский молодежь. Достоинство разрушай. Комплекс мероприятий направляй самооценка планомерное снижение». Похоже, что переводчик Никита Красников не переборщил и не заигрался: поначалу читать, кажется, невозможно, но быстро втягиваешься и воспринимаешь (за редкими исключениями) как должное.

Дело здесь, конечно, не в одной точности языка. На трехстах страницах нашлось место и для неожиданных, как и положено в шпионском романе, разоблачений, и для жестокого анального секса, и для бойни, учиненной маньяком, и для рассуждений о страдании как божественном законе. А еще — для неожиданного любовного четырехугольника и для неловкой, а потому настоящей нежности. Потому что на самом деле это роман о любви. Которая не только «движет солнца и светила», но и превозмогает любые, даже самые мощные идеологические промывки мозгов.