Пол Томас Андерсон: «Я плохой исследователь»
— Из-за аллюзий на сайентологию вокруг вашего фильма сразу же началась шумиха. Она вас занимала, смешила или раздражала?
— И то, и другое, и третье. Приходилось отмахиваться, как от мух. И все только из-за одного этого слова — «сайентология». Стоит ему прозвучать, как уши навостряются, на затылках вырастают маленькие антенны, зрачки расширяются. Я беспокоился, что от меня ждут не тот фильм, который я снимаю. Но стоило нам устроить пару закрытых показов в конце августа, успокоился: никто не говорил о сайентологии, все говорили о персонажах.
— Вы признавались, что сначала придумали Фредди Куэйла — этого одинокого странника, который в итоге присоединяется к Ланкастеру Додду и его Миссии, и только потом — все остальное. Это так?
— Да, можно так сказать. Если бы я собирался снимать про сайентологию, никакого кино бы не вышло. Довольно долго у меня были только обрывки и идеи — и готовый персонаж в лице Фредди — без представления о том, как все это связать.
Сначала это была старая как мир история моряка. Моряка, которому нет места на суше и который как дома на корабле. Но сюжета не было, ему не хватало импульса, и история начала складываться, только когда в ней появился Ланкастер Додд, Мастер. Тогда стало понятно: назад пути нет.
— В начале фильма есть потрясающая сцена, в которой Фредди, только вернувшись с войны, пытается удержаться на должности фотографа в универмаге — и эффектным образом ее теряет.
— Смотреть за тем, как Фредди сдерживает себя, попросту интересно — за тем, как он вытягивает улыбку, как ему не идет этот костюмчик. Все равно что надеть памперс на мартышку, да еще и с маленькой феской на голове.
— И Хоакину Фениксу подходит. Он же не большой поклонник обязанностей, которые прилагаются к съемкам в кино. Вы смотрели «Я все еще здесь»?
— Да, мне понравился этот фильм, хотя с ним есть какая-то проблема на базовом уровне, которую мне не удалось точно выявить. Но мне было интересно следить за тем, как Хоакин там себя ведет. А вообще, боже, послушайте! Как можно злиться на актера, который настолько хорош в своей работе и при этом так плох, когда доходит до продвижения твоего фильма? Уж лучше так, чем наоборот. Я предпочитаю кинозвезд, которые опасны, раздражены и терпеть не могут фальши.
— Феникс в этой роли повелевает всем кадром. Он, должно быть, сделал персонажа совсем не таким, каким вы его написали.
— Да я уже даже и не помню, каким его придумал или видел до того, как Хоакин взялся за роль. Он стер все мои идеи, какими бы те ни были. Ему понадобилась всего неделя, дней десять, чтобы найти правильную волну. И тут что-то в него вселилось.
— Что-то в него вселилось? И он уже не выходил из образа?
— Ага, типа того. Это не значит, что, когда ты говоришь с ним, он не замечает, что у него за спиной стол с обедом для группы. Я не первый раз такое встречаю — актеров, которые стараются хранить верность образу все время съемок, но как только приносят еду — набрасываются на печеньки.
— Ну, вы работали с Дэниэлом Дэй Льюисом.
— Да, он не такой. Печенье не берет! Честно говоря, думаю, это суеверие и тренировка в большей степени, чем что-либо еще.
— После того как вы разработали обоих героев — Фредди и Ланкастера Додда, — сколь строго придерживались идеи о том, что Миссия должна отражать историю Рона Л. Хаббарда?
— Должен сказать, что я плохой исследователь. Иногда дело просто в лени — ты пользуешься тем, что нужно в данный конкретный момент. Я могу где-то вычитать пару строчек и, если мне они для чего-то подходят, воспользоваться ими. Это эгоистично, но черт возьми, по-моему, это нормально, нет?
— На вас самого изучение основ дианетики как-то повлияло?
— Это может прозвучать странно, но трудно, почти невозможно читать, узнавать об этом и не подвергаться влиянию, причем положительному. Никто в тебя ничего не вбивает, ты имеешь дело с обманчиво простыми идеями. Я, бывало, спускался пообедать, чувствуя себя паршиво, и вдруг обнаруживал, что напоминаю себе правило №43, или как там оно называется.
Интервью Дэйва Кэлхоуна