Страх на продажу
«Профессия писателя сегодня заключается отнюдь не только в том, чтобы писать книги. Автор должен работать писателем, а сегодня это значит, что нужно входить во взаимодействие с публикой: выступать на радио, телевидении, давать интервью печатным изданиям, подписывать книги…» — напирал на меня издатель Сергей Пархоменко за ужином в кафе «Жан-Жак». Ужин был посвящен выходу новой книги Виктора Пелевина «П5», вышедшей в атмосфере особой секретности.
«А вот Виктор Пелевин может позволить себе не общаться с журналистами и не появляться на публике, и при этом стартовый тираж его книг — 100 000 экземпляров», — пробовала отбиться я. «То, что Пелевин не общается с публикой, — это он так с ней общается. А все остальное время он занят тем, чтобы его отсутствие не осталось незамеченным. И вы сейчас берете у меня интервью про то, как Пелевин не дает интервью, — так мы оба работаем на Пелевина», — подытожил Пархоменко.
И возразить мне ему было нечего. Виктор Пелевин — едва ли не единственный российский писатель, который свои фобии превратил в маркетинговые приемы. Причем так было с самого начала его литературной карьеры.
Фобия первая: страх перед авторитетными журналами
Фобия вторая: страх перед критиками
Фобия третья: страх перед общением с аудиторией
Фобия четвертая: страх перед небрежным текстом
Фобия последняя: страх за личную жизнь Максима Галкина
Писатели, которые спрятались в шкаф и вылезли из шкафа
Как это продается
Как это продается
Как это продается
Как это продается
Как это продается
На сегодня Пелевин продается только как писатель. Причем он, пожалуй, единственный из представителей серьезного жанра, чьи книги расходятся почти так же успешно, как детективы, фантастика и чиклит. Пелевин не особо прижился на сцене: «Чапаев и Пустота» (несмотря на звездный состав) и невнятный интернет-спектакль «Шлем ужаса» громкими театральными событиями не стали. Довольно странно, что долго не складывались и отношения с кино, хотя тот же «Чапаев» так и просился на экран. Лишь в новом году мы наконец увидим «Generation П», снятую Виталием Гинзбургом. Культовый роман плюс звездный состав (Владимир Епифанцев, Михаил Ефремов, Рената Литвинова) гарантируют фильму неплохую кассу. На креативе Пелевина нажились производители известного прохладительного напитка, слегка переделав слоган «Не кола для Николы». «Все время хотим поблагодарить Виктора, но контактов нет», — сокрушались квасоделы.
Карлос Кастанеда
То ли ученик, то ли создатель великого шамана и мага Дона Хуана так тщательно «стирал свою личную историю», что восстановить его биографию довольно сложно. Кастанеда запрещал себя фотографировать, а сделанные тайком снимки объявлял «энергетически грязными» и потому недостоверными. Неудивительно, что Кастанеда — один из кумиров Пелевина.
Джером Д. Сэлинджер
Опубликовав в 1951 году «Над пропастью во ржи», 32-летний автор стал затворником. С 1965 года он не публиковался, перестал общаться с журналистами, запретил переиздавать свои ранние вещи и практически заперся за высоким забором особняка в Нью-Хэмпшире. Не очень понятно даже, жив он или нет. Впрочем, для дзен-буддизма эта разница не очень существенна.
Михаил Агеев (Марк Леви)
Выпущенный в 1934 году во Франции «Роман с кокаином» некоего М. Агеева из Константинополя заинтриговал эмигрантов: кто он? Сам Леви в 40-е вернулся в СССР и тихо жил в Ереване, уча черноглазых юношей и девушек немецкому языку в пединституте. Лишь в 1997 году окончательно установили, что скромный советский завкафедрой и скандальный эмигрантский писатель — одно лицо.
Владимир «Адольфыч» Нестеренко
О нем известно не много: киевлянин, контркультурщик, ушел в бандиты, отсидел, в конце 90-х завязал с криминалом и буянит только в своем блоге. После выхода «Чужой» и «Огненного погребения» из сетевого персонажа превратился в настоящего писателя: раздает интервью, встречается с читателями. И все это — не снимая маски. В имени писателя настоящее — только отчество.
Франц Кафка
Умирая от туберкулеза, велел уничтожить свои лучшие, самые «кафкианские» произведения. Душеприказчик Макс Брод счел эту просьбу проявлением противоречивой натуры друга и поступил прямо наоборот, опубликовав их все до единого. Таким образом, публика увидела самые страшные скелеты из шкафа Франца Кафки, а сам он стал классиком ХХ века.
Писатели, которые достали скелеты из шкафа
Михаил Кузмин
Выпустил в 1906 году роман «Крылья», в котором впервые в русской литературе открыто поведал о том единственном виде любви, который его живо интересовал, — любви возвышенной и гомосексуальной. Читатели были возмущены и шокированы, но в конце концов успокоились. «Теперь у нас есть свой Оскар Уайльд», — говорила столичная публика.
Гюнтер Грасс
В опубликованных в 2006 году мемуарах «Луковица памяти» 79-летний классик признался в том, что замалчивал 60 лет: его кратковременная военная служба во время Второй мировой войны проходила в танковой части войск СС. Ему было 17, он не сделал ни единого выстрела, но признания хватило, чтобы несколько городов и университетов лишили писателя почетных званий, а горячие головы потребовали отобрать у него еще и Нобелевскую премию.
Доминик Ори
Заслуженная литературная дама — критик, переводчик, редактор — в 87-летнем возрасте призналась, что это она та самая Полина Реаж, написавшая возмутительную и восхитительную «Историю О», в которой расписывались прелести группового садомазо. И что сделала она это, чтобы подогреть чувства любовника. Но эпилог истории мадам Ори не вызвал ни скандала, ни восхищения: скелеты из шкафов нужно извлекать вовремя, пока они не истлели окончательно.