Лаура и ее оригинал

История последнего, неоконченного романа Владимира
Набокова The Original of Laura
(в русском переводе «Лаура и ее оригинал») неоднозначна,
поучительна и печальна. Создавая свои книги в голове, а после,
по собственному признанию,
лишь проявляя сцены наподобие фотоотпечатков и комбинируя их в наилучшем порядке,
Набоков приступил к записи
«Лауры» по своему методу на библиотечных карточках, уже
будучи немолодым и больным
человеком. Согласно предположению переводчика Геннадия
Барабтарло, имеющиеся 138
карточек — в лучшем случае
треть предполагаемого романа,
и восемь из них — не текст, а рабочие заметки.

Перфекционизм Набокова
общеизвестен, он не переносил
малейших недоделок и не допускал небрежности; поэтому, понимая, что «Лауру» закончить
уже не успевает, он завещал
жене черновики романа сжечь.
У Веры Евсеевны на «Лауру» не поднялась рука, и она
передала это обязательство по наследству сыну. Тридцать лет
карточки пролежали в сейфе
швейцарского банка, Дмитрий
колебался, то собираясь выполнить волю отца, то склоняясь
к тому, чтобы издать книгу
так, как есть. Совсем недавно
наконец было принято окончательное решение, и — вуаля! —
международная премьера.

Дмитрия Владимировича
уже обвинили и в том, что он пренебрег завещанием писателя, и в том, что пренебрег им к собственной выгоде. Правду
сказать, младший Набоков не только продал права на публикацию, но и выставил рукопись
романа на аукцион «Кристи».
Правда и то, что критика наследника звучала, как правило,
из заинтересованных источников — так, против массовой
публикации высказался Сергей
Ильин, многолетний переводчик
англоязычного Набокова, не так
давно отлученный Дмитрием
Владимировичем от литературного тела».
общем, дело ясное, что
дело темное.
Впрочем, как бы ни относиться к поступку наследника,
кажется бесспорным то, что
никакого вреда читателю от возможности ознакомиться,
пусть и фрагментарно, с последним романом классика русской
и американской литературы не будет. Как не будет и ущерба
для литературной репутации
писателя — ее вообще уже мало
что может поколебать. Тем
более что, как бы не уверяли наследник и переводчик (Геннадий
Барабтарло) в принципиальном
новаторстве вещи, насколько
можно судить по доступному
материалу, роман находится
вполне в русле творчества
англоязычного Набокова: филигранный стиль, языковые игры,
хитроумная композиция — о последней, правда, приходится догадываться по фрагментам. Что
касается мотивов и персонажей,
то они не просто вполне, а местами даже акцентированно
«набоковские» — завершая свою
литературную судьбу, писатель
постоянно возвращается к тем или иным вехам творчества. Самая пронзительная
линия, это, конечно, не история
безжалостно-обольстительной
Флоры-Лауры, которая, по всему, недопроявлена автором
— попросту не успел, но тема
ее мужа, пожилого ученого, который, чувствуя приближение
финала, проводит эксперимент
по умиранию, стирая себя,
как роман, по частям. Таким
образом, одно из нелепейших
предположений о том, что, мол,
«Лауру» прячут из-за вопиющескандальной автобиографичности, оказывается печально правдоподобным — на протяжении
многих лет исследуя средствами литературы жизнь, Набоков
и при смерти не изменил этой
своей привычке. Характерно,
что одно из проходных названий романа звучало как Dying
is Fun — и при всех сложностях
точного перевода этого выражения на русский, кажется, смысл
совершенно ясен.