«Хочешь стать писателем — знай все!»
Бирикко и «Школа Холден»
С 1994 года в Турине усилиями Барикко открыта писательская «Школа Холден». Выбор имени основатели частного «литературного института» объясняют просто: им хотелось создать такое учебное заведение, из которого не было бы соблазна удрать даже у Холдена Колфилда, героя «Над пропастью во ржи». За 18 лет скромные частные курсы разрослись до большого и прибыльного учебного центра, в котором в разное время читали лекции практически все современные классики, от Амели Нотомб до Иэна Макьюэна. Правда, выпускниками, вставшими в этот ряд, школа похвастать особо не может: за все время — один только Паоло Джордано, автор «Одиночества простых чисел», заставил всерьез подвинуться учителей. Но холденовцы не унывают. «Наша задача, — объясняют они на сайте www.scuolaholden.it, — растить рассказчиков. Не писателей. Не драматургов. Не режиссеров. А именно рассказчиков». Так что если хотите плести истории как Барикко — обращайтесь. Международные и онлайновые курсы тоже имеются.
— Вы ведь в прошлом журналист — как произошел переход от журналистики к литературе?
— Это правда, я писал для газет — как журналист и музыкальный критик — несколько лет. У меня не было работы, и мне нужны были деньги. Тогда я даже не думал о том, чтобы писать романы. Моей мечтой было преподавать в университете философию, но это было трудно исполнимо, потому что я не был для этого достаточно образован. К тому же рабочих мест мало, а желающих их занять — предостаточно. В общем, свой первый роман я написал только в 29 лет.
— О какой музыке вы писали?
— Классической. Это произошло случайно. Понимаете, классическая музыка — это такая тема, за которую не каждый возьмется. И совсем не каждый горит желанием. Ну вот я и взялся. И потом еще писал много лет. Просто я из музыкальной семьи: с детства играю на рояле, когда был маленьким, родители водили меня в оперу. Это ведь лучше, чем если бы я любил Pink Floyd, вы не находите? На практике это выглядело так: мне было 17 лет и я любил слушать Бетховена или Брамса. Ужасно, правда? И в университете я изучал философию искусств.
— Вы не думали стать профессиональным музыкантом?
— Никогда! У меня нет музыкальных способностей. Я играю на пианино всю жизнь и не сдвинулся со среднего уровня. Так что могу похвастать только страстью к музыке. Но все это пригодилось, когда я стал писателем. И когда я открыл свою школу для писателей «Холден», то первое, что объявил ученикам: хочешь стать писателем — знай все! Мечтаешь быть вторым Марселем Прустом? Пиши для кино, рекламы, комиксов, спортивные репортажи — мешай все со всем.
— Вы еще работали в рекламном агентстве…
— Да, в 27 лет в период острого безденежья я зарабатывал себе этим на хлеб. Найти работу в рекламном агентстве тогда было легче легкого, и я проработал пару лет копирайтером — рекламировал машины и всякие глупости. Было весело! Я научился куче всяких вещей. Но это оказалось не вполне мое призвание. Но когда я открыл школу для писателей, то включил в учебное расписание семинар по рекламному мастерству, потому что это вообще очень полезная штука. Мне очень пригодились азы рекламного дела, полученные в агентстве.
— Кто повлиял на ваше решение стать писателем? Может быть, вам в детстве родители читали много книг?
— Знаете, ни отец, ни мать мне не читали — они были слишком заняты. На дворе были 1960-е, в Италии экономический бум, образ жизни каждый год менялся. Родители много работали, и каждая копейка тратилась на благосостояние семьи. Так что я читал сам. Очень любил детскую юмористическую литературу. Еще читал много книг моей старшей сестры. Ей эти книги задавали читать в школе, она же их терпеть не могла. Поэтому я читал ее книги и потом ей пересказывал. Так я начал много читать.
— Я впервые прочел ваш роман «Шелкс» по-французски. Мои французские друзья сказали, что появился новый итальянский автор, который написал про Францию, и что это настоящая литература. Почему вы решили написать о Франции?
— Эту историю рассказал мне один из моих друзей, чей прапрапрапрадедушка занимался тем же, чем герой моей книги. На полгода он ехал в Японию, забирал личинки шелкопряда и возвращался обратно. Мне эта история показалась интересной. Спустя какое-то время друг показал мне фотографию своего предка: европеец, щегольски одетый, очень печальный. Рядом с ним — японка. Я был очарован фотографией и историей этого человека. Его путешествиями длиной в шесть месяцев. Его поездки напомнили мне движения человеческой души. Я вставил в сюжет любовную интригу, потому что она просто должна была там быть. Потому что человек, который едет из одного конца мира в другой, должен быть чем-то движим. А это любовь.
— «Шелк» удивителен манерой повествования, которая ни в одном из последующих ваших романов не повторилась. «City» — более сложно организованная книга. Почему вы больше не возвращались к этой прозрачной простоте?
— Мне больше нравится сложное письмо. Но история «Шелка» требовала простоты. Возможно, поэтому после «Шелка» я написал гораздо более сложно устроенный роман — «City» — мою любимую книгу. Конечно же, она хуже всего продалась. Я даже извинился перед своим издателем за это. И за то, что больше никогда не принесу ему такую простую книгу, как «Шелк». Хотя последняя моя книга, которую только что перевели на русский, — «Мистер Гвин» — написана в этом же легком прозрачном стиле.
— Можно ли сказать, что увлечение музыкой повлияло на вашу манеру письма?
— Да, писать для меня — это как музыка, как танец. Так же естественно. Есть несколько технических приемов, а дальше — импровизация, свобода тела. Я танцую с читателем. Это не значит, что вся литература — как музыка. Кафка, например, не музыкален. Вы, даже если очень сильно захотите, честное слово, не сможете танцевать под Кафку. Это невозможно!