Виктор Ерофеев: «Мне приходилось сдерживать себя»
— Как появилось неприличное слово «акимуды»?
— Я его не воспринимаю как неприличное. Это название страны, которой нет. Она открывает посольство в Москве. Намерения у нее самые благие — помочь нам выбраться из всех наших бед. Однако вместо этого случается катастрофа.
— Представители Акимуд хотят сделать из России супердержаву. Некоторые российские политики тоже грезят державностью. Следует ли читателю искать параллели между вашим романом и реальностью?
— Они хотят сделать это совершенно иначе, чем люди, которые здесь, в России, мечтают о супердержаве. У нас это ура-патриоты и националисты. Акимуды же хотят сделать из России процветающую страну, которая радовала бы весь оставшийся мир. Они хотели бы одарить нас скорее удочками, чем деньгами, — поэтому я тут аналогий не вижу.
— Но с ними приходят мертвецы.
— Когда у Акимуд случается война с Россией, то акимудцы понимают, что в России настолько слаба мораль, что надо подтянуть наших мертвецов, чтобы нас вразумить. Поэтому открываются кладбища и к нам возвращаются разные поколения людей, ни за что расстрелянных и не так захороненных. И происходит встреча живых и мертвых, которые иногда так похожи друг на друга, что непонятно, где мертвый, а где живой.
— Это роман о России или о вас? Его главный герой — очень похожий на вас писатель.
— Этот роман, что называется, ни два ни полтора. Если мы назовем действительность номером 1, а художественный вымысел номером 2, то можно сказать, что роман движется от 1,5 к 2-м. Меня, живого, в романе нет, но есть какие-то пародийные стороны моего существования. Есть мои друзья, которые названы своими настоящими именами. Хотя они тоже призраки, потому что не целиком отвечают своей живой сущности. И безусловно, это роман о России — в этом сомнения нет.
— В книге есть длинный пассаж, в котором ваш герой рассказывает, кто и за что его не любит. А кто и за что любит или не любит вас, Виктора Ерофеева?
— Я вообще представляю собой лоскутное одеяло: одни любят мою программу «Апокриф», которая скоро возродится. Другие любят меня за мои эссе. Так прям и говорят: эссе у тебя замечательные, а проза — плохая. Третьи настаивают, что мне нужно писать только прозу — такие рассказы, как «Жизнь с идиотом». У каждого свой собственный Ерофеев.
— Это самый длинный ваш роман — что помешало вам остановиться раньше?
— Мне даже приходилось сдерживать себя, чтобы не написать больше. Ведь разные поколения мертвецов по-разному говорят —
советский сленг, дореволюционная речь, русско-французский язык. Когда встречаются разные русские языки — что может быть
слаще для писателя? Но мне хотелось показать, что теперешняя Россия очень открыта для вторжения мертвецов.