Интервью: Владимир Стеклов
Когда ехала к вам на съемочную площадку, вспомнила вдруг фразу: «Пусть будет что-то одно: либо ты мужчина, либо — актер»…
Существует множество подобных фраз, претендующих на оригинальность. «Женщина-актриса — больше чем женщина, мужчина-актер — меньше чем мужчина». Я к своей профессии никогда не подходил с позиции первичных половых признаков. Мне на эту тему говорить не интересно.
Тогда поговорим о вашем герое в новом сериале.
Я согласился на участие в этом проекте, даже не читая синопсиса. Мне нравится, как сериальное направление развивается на СТС. Огромное удовольствие доставили съемки в «Кадетстве». Всегда приятно, когда в профессии встречаешь людей, которые становятся близкими и в человеческом отношении. У меня как-то сразу сложился контакт с автором идеи Славой Муруговым. В сериале «Я лечу» мой герой — врач. Моя жена Ольга — тоже врач, и мне захотелось прикоснуться таким образом к тому, чем она занимается.
Она что-то подсказывает?
Очень многое. И в терминологии, и в поведенческих каких-то вещах. Можно сказать, что мы находимся в состоянии профессионально-творческого союза.
Несколько лет назад вы даже затруднялись сказать, в скольких театральных проектах заняты. Эта бешеная гонка закончилась?
Наоборот. Старые проекты не уходят. А новые появляются с завидной регулярностью. Недавно сыграл в спектакле «Цилиндр» по пьесе де Филиппо. А только что была премьера «Чеховских рассказов».
То есть вы не жалеете, что в свое время отправились в свободное плавание…
Нет. Сегодня я волен выбирать материал, режиссера и роль. Присутствует и определенная доля меркантилизма. Но если вы собираетесь пытать меня на тему, что лучше — стационарный театр или антреприза, я в эти споры не вступаю. В антрепризе у актера появляется возможность выбора. Хотя я сам ни в Театре Станиславского, ни в «Ленкоме», ни в «Школе современной пьесы» не играл второстепенных вещей. Сегодня я исповедую простой принцип — мой художественный интерес.
А как же постулат, что театр — дом, семья?..
Не более чем красивая метафора. Я предпочитаю заботиться о своей настоящей семье — жене, детях, внуках и жить в доме, который сам построил. С козой, индюками, цесарками, рыбами, собаками и кошками…
Ничего себе хозяйство!
Надарили люди добрые. Куда теперь от этого денешься?
Вы однажды признались, что «только театр позволяет опускаться в бездны и взмывать к небесам».
Очень легко подносить револьвер или ружье к виску и стреляться Косте Треплеву в «Чайке», потому что это игра в игру. Легко задушить на сцене Дездемону, хотя страсти кипят нешуточные и жилы рвутся почти всерьез… Это глубочайшее погружение в стихию игры доставляет огромное наслаждение.
А были роли, в которые вы настолько погружались, что они начинали вам мешать?
Некоторые довольно ощутимо внедрялись если не в мою жизнь, то, по крайней мере, в сознание. Причем так же действуют и некоторые литературные произведения. В 13 лет я прочитал «Идиота» Достоевского и буквально заболел этим произведением, хотя тогда, естественно, и речи не было об актерской профессии. Кто бы мог подумать, что спустя много лет меня заметят именно в роли князя Мышкина и пригласят в Москву. Недаром говорят: «Случай — это неизбежная закономерность». Вообще с каждой сыгранной ролью все больше чувствуешь себя мутантом. Откуда-то вылезают эти сущности, фантомы, персонажи. Такие вещи не проходят бесследно.
Они доставляют какие-то житейские неудобства?
Не могу сказать, что я сильно от них страдаю. Я играл и оборотней, и Гитлера, и Азазелло. И, конечно, они оставили во мне свой след. Например, в картине Сергея Ливнева «Серп и молот» я играл Сталина. Причем режиссер сознательно не добивался портретного сходства. Но однажды после съемки мне Авангард Леонтьев признался, что ему стало страшно, настолько я вдруг стал походить на своего персонажа. А потом, когда я пришел на озвучание и посмотрел тот материал, уже сам испугался: в какой-то момент, как в компьютерной графике, проступили черты вождя. Так что это все тоже к вопросу о мутации — эти сущности растаскивают нас на кусочки. А наша речь? Что это, как не результат мутации? Мы все говорим цитатами. Политики изъясняются с помощью уголовной терминологии. Мне же ближе язык Чехова, Бунина, Достоевского и Куприна.
А чем вы спасаетесь?
Написал главу воспоминаний о своем детстве. И каждый раз, когда перечитываю, мне хочется что-нибудь исправить, а то и просто сжечь. Но это было бы уж совсем пошло. А я пошлости не люблю.