Устрицы под дождем
Жила-была девочка Маруся, у нее были бедная мама и богатый отец. Папа, правда, был с мамой в разводе — о существовании отца Маруся узнала только в сознательном возрасте. И как раз в этот момент на выросшую в скромной бедности девушку посыпались украшения, шмотки, суши и мерседес с личным водителем. Мама — дура, если бросила такого мужа, — вместо Лондона живет с каким-то лохом в хрущевке и питается творожными сырками с докторской колбасой. Ну и черт с ней: рожденный ползать до суши не доползет, а Маруся скоро поедет учиться в Англию, как и положено девушке ее статуса.
Тем временем на другом конце мегаполиса жила-была барышня Оля. В восемь лет ее похитил маньяк и до 16 держал взаперти. Теперь Олю освободили — вот только отпускать ее на волю пока рано: мозг бывшей пленницы может не выдержать такой резкой перемены. Девочку на некоторое время определяют в психиатрическую лечебницу — там врачи подкрутят ей пару винтиков в голове. И вот автобус с Олей едет из точки А в пункт С, но в пункте В на секундочку останавливается. И так уж случилось, что именно в этом пункте как раз ругались Маруся и ее неглупая, но косная мама. Оля из автобуса выскочила, а Маруся случайно зашла. И вместо Лондона оказалась в пункте С — то есть в сумасшедшем доме. Ее приняли за Олю.
И вот Маруся уже бьется в истерике за стенами дурдома, а Оля преспокойно гуляет по Москве и открывает для себя дивный новый мир. В нем все просто: если прокричать "Спартак — чемпион!", то ребята в черных куртках дадут глотнуть вкусного пива. А если поплакать, то подойдет какая-нибудь добрая бабушка и отломит кусочек хлебушка. Марусе-то явно хуже. Хотя в гламурной психушке тоже неплохо кормят, и даже телеканал "Муз-ТВ" работает в режиме нон-стоп.
Если когда-нибудь Оксана Робски войдет в учебники литературы, то в школьной программе появится тема для сочинения: "Развитие авторского стиля О. Робски от ранних произведений к поздним". Сперва писательница действовала как акын — что видела, о том и пела. В ту пору она уже хотела сочинять книги, но еще не знала, как это делается; возможно, именно такая безыскусность и привлекала читателей. Но назвался писателем — учись ремеслу. И Робски стала делать "как надо". В ее книгах стали появляться сюжет, кульминация, выдумка и прочая "литературщина", включающая в себя перефразировку классических сюжетов: были Принц и Нищий — стали Маруся и Оля. Робски желает рассказывать не только про себя и прочих бизнес-красавиц с Рублевки. Ей хочется описывать других людей, хочется рассуждать о серьезных вещах. Психлечебница — куда уж серьезней.
Но, как в советском анекдоте, какие бы детали ни подвозили, на выходе все равно получается пулемет. У Робски получается все та же гламурная проза, только чуть более олитературенная. Впрочем, поклонники писательницы только обрадуются, не увидев радикальных изменений, — они могут быть уверены, что найдут в новой книге все то же самое, что им так нравилось в предыдущих.