Другое тело
"Другое тело" — книга для Милорада Павича во многом неожиданная. После огромного успеха "Хазарского словаря", который можно читать в произвольной последовательности, за сербским поэтом, переводчиком и специалистом по славянскому барокко закрепилась репутация столпа постмодернизма и создателя нелинейной литературы. Слава эта не преувеличена. Но по мере ее распространения его опусы приобретали все более вычурную форму, а метафоры становились все более предсказуемыми. Натыкаясь на очередной пассаж про девушку с серебряным усом на груди, один глаз которой устремлен в будущее, а другой видит сны XVI века, самые рьяные поклонники морщились. И даже отлично закрученная интрига не спасала положение, а статус живого классика (и 77-летний возраст) не оставляли надежд на то, что оно изменится.
Однако "Другое тело", вышедшее в России раньше, чем в Европе и на родине Павича, показывает, что талантливый человек способен меняться в любом возрасте. На первый взгляд кажется, что Павич впал в "неслыханную простоту". "Другое тело" — не кроссворд, не словарь, а "просто" роман, действие которого начинается, развивается и заканчивается вполне линейным образом — в Белграде и его окрестностях в начале XXI века. Главный герой — немолодой писатель с мировой славой и экстравагантной женой. Литератора, не до конца оправившегося после тяжелой болезни, очень волнует вопрос, что происходит с людьми после смерти. В связи с этим он одержим смутной идеей "другого тела". Это что-то вроде астрального двойника, он есть у каждого, но лишь очень немногие способны вступать с ним во взаимодействие, как Христос. Потому что земной облик Христа, в котором он являлся ученикам после Воскресения — что это было, как не его другое тело? По ходу дела герой рассказывает жене о двух других писателях — проповедовавшем в Венгрии в начале XVIII века Гаврииле Стефановиче и работавшем в Венеции в середине того же столетия словенце Захарии Орфелине.
Эти рассказы, оформленные как большие вставные новеллы, кажутся традиционными для Павича. Но и здесь происходит то, чего раньше не было. "Перед ним стояли две красавицы, каждая с тремя лицами", — пишет Павич. Но претенциозная метафора объясняется реалистическим, даже эротическим образом: "У обеих на груди было по две маскарадные маски. Через приоткрытый рот каждой маски виднелся сосок груди, он напоминал кончик высунутого языка". Объединяет все три временных слоя тема перстня, способного показывать, что ждет его владельца — здоровье, любовь или счастье. Книга начинается с того, что писатель-рассказчик умер. Но заканчивается тем, что он все-таки обрел счастье. В мире Павича в этом нет противоречия, и простота его нового романа обманчива. Писатель верен себе. Просто ему больше не нужны для создания нелинейного повествования технические ухищрения.