Empire «V»
Юный москвич аристократического происхождения Рома Шторкин провалил экзамены в институт и устроился работать грузчиком. Ничто не предвещало Роме скорой перемены участи, но в один прекрасный день парень отправился туда, куда указывала зеленая стрелка на асфальте с пояснением: "Реальный шанс войти в элиту. Второго не будет никогда". Очнулся он привязанным к шведской стенке в странной квартире перед персонажем с коробкой на голове. Тут бы и конец сказке о том, чем заканчиваются попытки сверхскоростного всплытия, но, как всегда у Пелевина, господин в коробке окажется не тривиальным маньяком, а лишившимся ушей и носа после дуэли вампиром Брамой. Брама превратит Рому в Раму и передаст ему свой язык — рыжего червя-паразита, в котором заключен высший разум. Так свежеинициированный вампир начнет свой путь на вершину Фудзи — к власти и "баблосу" в неограниченных количествах. "Баблос", к слову, это не совсем то, что cразу все подумали, это не просто "либерал вэльюз", выраженные в зеленом нале, но таинственный субстрат, вырабатываемый людьми и потребляемый кастой "хозяев мира" — той самой партией вурдалаков, в которую Рому Шторкина и угораз-дило попасть.
"Empire V" (русский вариант названия — "Ампир В", то есть немудреная анаграмма слова "вампир") — не роман, скорее, метафорическое полотно, идейная манифестация самого успешного вампира отечественной словесности. Упырь-неофит осваивает обустроенный кровососами под собственные нужды мир круг за кругом. Стремительная карьера главного героя, его пытливый ум и особая авторская садо-мазо-нежность заставляют заподозрить в нем пелевинское альтер-эго.
Текст строится от разговора к разговору, каждый из которых объясняет очередной слой или сегмент реальности. Густота нехитрых вроде бы аллюзий здесь рекордна даже для такого философа-популяризатора, как Пелевин; любая фантастическая деталь существует в нескольких культурных измерениях и никогда не является только тем, чем кажется поначалу.
Язык-паразит — одновременно высший разум, зеркальная модель мира, энергетический разряд, возникающий между иллюзорной мечтой и не менее иллюзорной реальностью, "дегустация" вампирами внутреннего мира человека через укус. Виртуозность, с которой автор обращается с архетипическим конструктором, поразительна. Но еще больше трогает прорезающаяся то тут, то там судорожная, болезненная, чуть ли не обиженная эмоциональность, из-за которой писатель предстает не мизантропом, а не раз обломанным человеколюбцем.
Пелевина уже упрекнули в торопливости, с которой он срезал и заспиртовал очередной виток современной истории — будто пенку слизнул с молока. Другое дело, что если большинство вещей, начиная с "Чапаева и пустоты" и заканчивая последним "номерным" романом про оборотней, действительно каталогизировали русскую реальность, то "Empire V" ближе к прошлогодней интерпретации мифа о Минотавре. То есть это роман скорее не об истории, преломляющейся в человеке, но о человеческой природе, неизменной несмотря на историю и практически вопреки ей. Мало кому из многочисленных в последнее время антиутопистов удалось передать то чувство обманутости и подмены, которым пронизана современность при видимом отсутствии глобальных катаклизмов.
В "EmpireV" Пелевин выступает как замечательно ловкий и пламенный адвокат самого хрупкого и неуловимого в мире, не имеющего потребительской цены, того, что всегда пытались если не вытравить, так сожрать упыри и вурдалаки всех мастей, — человеческого духа. За это можно многое извинить — а так-же за изобретенный Виктором Олеговичем остроумнейший шаблон для ответов на идиотские вопросы: "Вампир? Вы кровь пьете?" — "Не то чтобы стаканами, — ответил Брама, — и не то чтобы на этом строилась моя самоидентификация".