Остров

В 1942 году морячок, смахивающий на Юрия Никулина, проявляет малодушие: сначала сдает своего товарища немцам, а затем, вымаливая пощаду, его, красиво закурившего, пристреливает. Мертвый товарищ красиво падает в море. Далее красоты с грамотно поставленным светом и мрачной северной натурой с экрана сходить не будут.

В 1976 году в неназванном монастыре, но где-то в тех же водах бывший убивец, а теперь отец Анатолий (Петр Мамонов) работает в монастырской кочегарке, томится неискупленным грехом и являет чудеса. Ставит на ноги мальчика на костылях и изгоняет бесов. В монастыре к нему относятся с плохо скрываемым восхищением, но настороженно: уж в больно юродской манере наставляет он монахов на путь истинный.

Павел Лунгин — человек изумительно чистосердечной конъюнктуры. Последовательно (и надо сказать, не самым банальным образом) он ставил вопрос взаимоотношений народа и интеллигенции ("Такси-блюз"), национальный вопрос ("Луна-парк") и главный — "кому на Руси жить хорошо" ("Олигарх"). Так что до духоисканий грех было не добраться. Как и другой фестивальный любимец Ким Ки-Дук (кстати, его "Весна, лето, осень, зима… и снова весна" — тоже притча про монашеский остров), Лунгин демонстрирует общечеловеческое на выгодном национальном материале. Результат напоминает тенденциозность позднего Толстого. Держится этот откровенно слабый сценарий про чудотворца-грешника на игре Мамонова, которая как всегда больше чем игра.

Воцерковленный Мамонов истошно кудахчет, трясет клочковатой бородой и даже, как в своих спектаклях, разыгрывает сценку на два голоса. А в наряженных в бороды и клобуки Дюжеве и Сухорукове, напротив, проглядывают — именно благодаря диковатому антуражу — Космос и брат Витя. Впрочем, собственно крамолы в фильме нет, не засчитывать же сюда фразы вроде "мои добродетели смердят перед Господом". Но вот, к примеру, вторичный и вялый экзорцизм — с кинематографической точки зрения именно что крамола. Однако ругать "Остров" язык как-то не поворачивается, — вспоминаешь про "пророка в своем отечестве", но тут же себя оправдываешь: все-таки Лунгин — наполовину француз.