День опричника
Один день Андрея Даниловича начинается с троекратного удара кнута. Андрей Комяга — государев опричник, а свистом плети и воплями призывает его мобило на службу царскую. Похмеляется Андрей Данилович и, помолясь, отправляется выгрызать, гнобить и упромысливать. Делов невпроворот: сжечь усадьбу "столбового" — "горе дому сему", самого повесить на воротах, детишек — в приют, женку-боярыню — снасильничать вкруговую. Далее — разобраться со скоморохами, слетать к ясновидящей Прасковье в Тобольск, чтоб присушила к матушке-государыне сердце молодого гвардейца, потушить "звезду" — популярного сказителя, в куплетах своих прозрачно намекающего на проказы матушки с оным, да и иными военнослужащими.
В пересменках приходится еще и куш подрезать у оренбургских таможенников, на дороге Гуанчжоу — Париж сидящих; принимать взятки и экзотические наркотики, на семерых сотоварищи кайф ловить, воображая себя Змеем Горынычем. На дворе 2028 год условно; выстроена Западная стена, загранпаспорта сожжены на Красной площади, Кремль побелили, веру православную возвысили, радиоголоса глушат, с Китаем дружат. Опричники раскатывают по Москве на алых "меринах" с оторванной башкой овчарки на бампере, сладко жрут, крепко пьют и практикуют ритуальный групповой секс между собой. Итого. Владимир Георгиевич Сорокин в очередной раз вломился в отечественное коллективное подсознательное — хотя, наверное, и вламываться не пришлось, так как призрак регламентированного, ритуализированного и освященного беспредела не то что витает, а прямо-таки висит над этой землей на манер северного сияния. То есть скорее просто послюнил палец, уловил господствующее направление ветра, а после макнул перо в самовозгорающиеся чернила и руку приложил — к созданию точного, завершенного и совершенного варианта самого расхожего на сегодняшний день мифа. Настолько расхожего, что для писателя уровня Сорокина освоить тему — все равно что выйти прогуляться. Роман-миф, движимый собственной тяжестью, делает следующий шаг по-стольку, поскольку уже сделан предыдущий. Ну, а с чувством языка у Сорокина всегда было более чем в порядке.
Собственно, "День опричника" — это два действующих персонажа: миф — или, если угодно, национальная фобия — плюс язык. Ну и, разумеется, автор — лирический герой, что не одно и тоже что и рассказчик-Комяга. Остальные — Комяги, Бубны, Нечаи, Мокрые, государыня со своей бесконечной грудью и государь с бородкой клинышком, столбовые, похотливые графья-олигархи, — все это так, шепоты и вскрики, персонажи-функции, отзвуки, матрицы. Еще есть, формулируя покорректнее, беглые зарисовки с современников, каракули на полях, которые скорее проходят по ведомству лирического героя, так как для романа они как дорожные знаки на обочине: что зайцу стоп-сигнал.
Ознакомившись с этой книжкой-конструктом, виртуозно собранной из ладно пригнанных архетипов, читатель оказывается как перед незаполненным библиотечным формуляром: вроде и все ясно, а ничего не сказано. Роман напоминает множество других — от "Кыси" Толстой до Быковского "ЖД", но рассеянную то тут, то там мифологическую составляющую предъявляет читателю в беспримесной, дистиллированной форме. Доблесть автора, таким образом, на этот раз заключается не во вскрытии культурных кодов и не в их переосмыслении — какая же в эпосе может быть рефлексия? — но в упорядочивании их, представлении в виде стройной системы. Правда, остается еще лирический герой, у которого, что называется, своя свадьба. И вот тут Великий Русский Писатель начинает выглядеть немного странно — то, что позволено Юпитеру, не позволено быку, но ведь и наоборот тоже как-то не очень. От мертвых классиков Сорокин перешел к живым собратьям — удалые фитили "Боруху Гроссу" и "Всеволоду Некросу", публичная экзекуция над "критиком Данилковым". Выглядят эти заходы, прямо скажем, мелковато; Быков при своей репутации фельетониста и говорящей фамилии с оппонентами в "ЖД" разбирался куда как оправданнее. Для ледяного Моцарта вроде Сорокина сбросить обороты лингвистической машины до уровня междусобойных разборок — все одно дать петуха. Не его жанр.
И еще. За последнее время появилось несколько заметных романов, отрабатывающих тот самый, один на всех великолепный миф. Но у Быкова там бьются живые души; у Славниковой в "2017" — нежность и животная, нерасчлененная магия языка; Сорокин же выдал чертеж, каркас, скелет. Профессионально обработанные мощи, выставленные в анатомическом театре на потеху почтенной публике: из чего сделаны мальчики, из чего девочки, а вот из этого — целая страна. Но ведь не только.