Оправданная жестокость | Кино | Time Out

Оправданная жестокость

Глеб Борисов   26 ноября 2005
2 мин
Оправданная жестокость
Кроненберг "в своей теме". Насилие для него вирус, который передается у нас на глазах: от заезжих убийц к добропорядочному отцу семейства, от него к сыну и так далее. Это почти что бешенство из "28 дней спустя". Вирус, раскрывающий сущности, - как раз то, о чем снимает Кроненберг уже 20 лет.

Кроненберг уже второй фильм подряд обходится без своих фирменных перверсий. "Оправданную жестокость" можно смотреть, не краснея: ни живых джойстиков, ни жуков — пишущих машинок, ни эротики шрамов и протезов, ни живота, пульсирующего вульвой. Но, взяв за основу не самый примечательный комикс, Кроненберг на хорошо с недавних пор усвоенном материале (про оружие, допустимость насилия и прочее) вновь провел зрителя.
Двое праздных убийц, путешествующие по просторам "одноэтажной Америки" и расплачивающиеся за еду и ночлег парой выстрелов, заходят в забегаловку к Тому Столлу (Мортенсен). Том — хороший парень, из тех, что носят сотовый в аккуратном чехле на ремне, могут дать старшему сыну подзатыльник, в маленькой дочурке души не чают, а жены время от времени устраивают таким эротические неожиданности. (Кстати, переодетая чирлидершей Мария Белло — первая у Кроненберга забавная секс-сцена.) Но когда эти двое наставляют на Тома пушки, тот дает отпор и, с неожиданной резвостью укокошив ублюдков, становится местным героем.
Вскоре в городе появляется человек с изуродованным лицом (блестящий Эд Харрис) и упорно называет Тома именем Джоуи. Объяснение видится одно: Том и есть бывший киллер Джоуи. Таков и был сюжет комикса: Том-Джоуи съездил в Филадельфию и порешил старых корешей.
Собственно прокатный перевод названия вместо оригинальной "Истории жестокости" дает вполне однозначную интерпретацию, почерпнутую из американской прессы. Мол, в ряде случаев насилие — выход и еще какой. Получается, что бывший режиссер-провокатор высказал напрямую нелицеприятные вещи. Отчасти это так, но Кроненберг "в своей теме". Насилие для него вирус, который передается у нас на глазах: от заезжих убийц к добропорядочному отцу семейства, от него к сыну и так далее. Это почти что бешенство из "28 дней спустя". Вирус, раскрывающий сущности, — как раз то, о чем снимает Кроненберг уже 20 лет. А история про вторую жизнь Тома накатывает чистокровной линчевщиной и пугает, как не пугали нас со времен "Сердца ангела". Да и не было этой второй жизни: не верит в нее ни сам Том, ни Мортенсен, ни зритель. Это и есть та самая перверсия: сюжетная. А Кроненберг по-прежнему в дамках, хотя бы благодаря тому, что герои стреляют друг другу в головы, разбрасывая их содержимое. И благодаря лучшей за последнее время немой сцене в финале. Когда уставший отец-киллер возвращается к родному очагу, дочурка несет папе обед. А в глазах у всех слезы.