Анатолий Гаврилов: «Когда я трезвый — я сам себе противен» | Рестораны | Time Out

Анатолий Гаврилов: «Когда я трезвый — я сам себе противен»

Николай Александров   1 июня 2011
4 мин
Анатолий Гаврилов: «Когда я трезвый — я сам себе противен»
Владимирский затворник и Веничка Ерофеев наших дней, Анатолий Гаврилов вышел из запоя и согласился ответить на вопросы журнала Time Out.

Что вы сейчас пишете?

Я пишу вещь, которая пока называется «В ожидании судна». По размеру это больше, чем то, что я писал раньше. Свыше ста страниц. Название мне не очень нравится. Слово «судно» напоминает то ли больницу, то ли суд. Может быть, я изменю название. Да и повестью это назвать трудно, я бы написал «парафраз на тему». Но сейчас мне все равно, как это будет называться.

Я себя подстегиваю, чтобы успеть к сроку. Для этого есть известные средства. Хемингуэй говорил, что воевать и писать надо на трезвую голову. Но у него была большая голова. А моя маленькая головка не справляется с таким объемом текста. Мне кажется, что у меня в подчинении уже не два солдата, как обыкновенно, а целое отделение или даже армия.

Вы пишете от руки?

Да, я не совсем освоил компьютер, хотя он у меня есть. Поэтому пишу от руки и отдаю перепечатывать такому неплохому прозаику и поэту Павлу Елохину.

Рано встаете?

Я просыпаюсь в 3 или в 4 часа утра. Но не усилием воли. Просто спать больше не могу. И убегаю из дома.

В кабинете моем рукописи и книжки валяются на полу. Больше ничего в комнате нет. Только телевизор, который я иногда смотрю. Вот вчера посмотрел во второй раз замечательный фильм «Бал».

Сплю на раскладушке, проваливающейся. Укрываюсь шинелькой. А утром сажусь писать. И потом только смотрю на часы, когда магазин откроется.

Я не люблю пьяную прозу. Но когда я трезвый — я какой-то слишком правильный. Сам себе противен. Жена мне говорит — я тебя освободила от всех дел, даже мусор не прошу выносить. Только не надо так часто ходить в магазин. Я говорю: подожди, скоро мое судно отправится в плавание, тогда и я передохну.

А во Владимире давно живете?

С 1984 года. Конечно, хотелось поближе к Москве, но главное — у жены была аллергия на такую траву — амброзию. Когда ее косили (то есть с августа по октябрь), она очень страдала. Мы переехали.

А года через два-три сюда перебралась и теща. Поменяла свою однокомнатную квартиру на такую же здесь, во Владимире. Вот здесь я и пишу. Дочь моя с мужем живут в Москве. Сын здесь. Ему 37 лет, но он никак не женится.

Дача тоже есть. Но время дачи как-то прошло. Я однажды приехал траву скосить. Кошу, смотрю — зверь на меня выходит. Думаю, рысь. А до этого в газете прочел, что звери ближе к городам подходят, чтобы кормиться. Так вот — думаю, рысь.

Мы стоим и смотрим друг на друга. А потом оно, это животное, пошло. И тут я понял — это же соседский кот. Соседа Мишей зовут. Я крикнул вслед: «Миша!» (перепутал кота с соседом). А он оглянулся, посмотрел на меня с презрением и дальше пошел.

Ваша новая повесть «В ожидании судна» похожа на то, что вы писали раньше?

В принципе похожа. От себя никуда не уйдешь. Иногда, когда я сажусь писать, мне кажется, что я к трактору К-700 подцепил множество плугов. Пишу и думаю: надо же, как я широко захватываю. А утром прихожу, смотрю на написанное и говорю: как плохо. Беру свою привычную мотыгу и все переделываю.

Мне иногда говорят, что я скуп. Мол, пишешь «дождь» — ну напиши, какой — теплый, холодный. Но я не могу. Если я поставлю какой-нибудь эпитет, я не смогу двигаться дальше.