Борис Акунин: «Я не могу зависеть от чужого вкуса» | Главное | Time Out
Главное

Борис Акунин: «Я не могу зависеть от чужого вкуса»

Николай Александров   23 декабря 2010
3 мин
Борис Акунин: «Я не могу зависеть от чужого вкуса»
Автор цикла «Смерть на брудершафт» рассказал, почему он всегда должен быть конфетой.

Что меняется в ваших романах, насколько теперешние книги отличаются от первых?

Мое письмо меняется, конечно, очень сильно. Причем не в ту сторону, которая понравилась бы большинству моих читателей. Но это нормально, я не могу зависеть от чужого вкуса: у меня своя собственная дорога, я делаю то, что мне интересно. Думаю, что сейчас я пишу точнее и лучше, чем вначале. Поскольку я не стою на месте, мы все меняемся, мне нужно найти этому отражение в тексте, максимально полно выразить то, что происходит внутри меня, на бумаге. Мне невероятно повезло, что в какой-то период это мое внутреннее состояние, мои внутренние вкусы совпали со вкусами большого количества читателей. Сейчас, может быть, происходят некоторые расхождения, но что я могу с этим поделать? Я, например, устал от излишней орнаментальности: мне хочется избавляться от лишних слов, писать минималистски. Это куда труднее, чем понавешивать на текст всякого рода балясины. Они мне надоели. Кроме того, я все время пытаюсь поменять жанр, в котором пишу, и рамки жанра, оставаясь тем не менее в пределах беллетристики. Это тоже не просто. Возможности здесь большие, но не резиновые. Тем не менее мне кажется, что в этом направлении я могу еще двигаться некоторое время.

Если первые ваши романы заставляли читателя вспоминать классику — Достоевского, Куприна, — то более поздние вещи вызывают совершенно другие ассоциации.

То, что со стороны может восприниматься как тенденция упрощенчества применительно к книжкам, которые я пишу, для меня на самом деле нечто совершенно противоположное. Это гораздо более трудная задача. Написать книжку, адресатом которой будет подросток, более головоломная штука, чем написать книжку для взрослого. Заранее лишаешь себя большого количества приемов, к которым ты привык и которыми ты умеешь пользоваться. Вместе с тем, если я пишу какую-то, скажем так, незамысловатую книжку, обычно это происходит после того, как я написал что-то противоположное. Потому что мне нужно менять темп, мне нужно менять ритм, мне нужно менять правила игры. Если, например, я выпускаю корсарский роман под названием «Сокол и ласточка», где все бегают и стреляют, то следующий роман уже написан для людей в возрасте, для моих ровесников и старше. «Весь мир театр» не мог понравиться людям молодым, это не их тематика.

Остались ли еще жанры, к которым хочется обратиться?

Есть еще несколько жанров, которыми мне интересно было бы заняться, но, как ни странно, мне существенно мешает то, что вроде бы является благом — большое количество читателей. Некий приросший ко мне шлейф. Я скован читательскими ожиданиями, которые не могу нарушать. Потому что, если ты завернут в сверкающий фантик, внутри должна быть шоколадная конфета. И ты уже не можешь оказаться куском соленой рыбы — все будут плеваться. Вот это меня несколько раздражает. Читатель все ждет «рифмы розы», и я должен давать ее скорей. И все-таки в этих «акунинских» рамках остается еще несколько штук, которые мне интересно было бы попробовать.

<img src=«http://pix.timeout.ru/$1.jpeg»