В мастерской у Ирины Кориной
Почему у вас нет мастерской?
Думаю, это связано с особенностями моей работы: я училась на театрального художника, привыкла мыслить проектами, а изготавливать вещи с помощью ассистентов в мастерских. То, что подвластно мне самой, делаю на даче. Колонна, которая теперь стоит в Сколково, делалась в Германии для выставки, потом была разобрана и снова восстановлена. Сейчас я работаю в галерее — на следующие десять дней это моя мастерская — единственное место, где скульптура из пластилина может быть сделана. Это совершенно новый для меня материал, всю технологию приходится изобретать наново, сама не очень понимаю, как все получится. Но ясно, что работа эта абсолютно нетранспортабельна и сиюминутна и будет разрушена по окончании выставки.
Вы уже так давно работаете, а числитесь иногда по разряду «молодых художников».
Вообще я воспринимаю это скорее позитивно — существует множество проектов, направленных на развитие молодых авторов — биеннале, программы, выставки. И я скорее могу расстроиться, если мне откажут от этих потенциальных площадок для показа своих произведений. Мне кажется, понятие «молодой художник» означает вот эту вписанность в политику институций. Не потому, что мне хочется вписаться, просто я не нахожу этот статус обидным, скорее он обозначает востребованность. А это совсем неплохо. Хотя я, конечно, понимаю, что вряд ли уже вписываюсь в эту категорию.
Вы и в биеннале участвовали, и премии получали — карьера складывается удачно?
Мне всегда казалось, что искусство — это самое интересное, что есть в жизни, самое прекрасное. Первое соприкосновение с этим миром было в 1999 году, когда начала учиться в Институте современного искусства у Иосифа Бакштейна — тогда все было очень романтично и закрыто. И каждый следующий шаг происходил независимо от меня, я слегка легкомысленно ни о чем не задумывалась и ничего не просчитывала. Все эти статусы и правильные выставки как-то сами собой пришли.
Вы постоянно перемещаетесь с одной выставки на другую. Кажется, первый признак того, что жизнь художника удалась — такая кочевая жизнь.
Видимо, да, это типично. Художник — это человек, который всегда слегка вне общества существует, такой… выпавший… И путешествия непрерывные — это в какой-то степени идеальное состояние — они не позволяют консервироваться, долго в чем-то копаться. Все видишь и оцениваешь как будто со стороны. С другой стороны, я не очень склонна все время вот так кочевать — у меня есть дочка. Когда сейчас появляются предложения уехать — на три месяца, на полгода, год, я отказываюсь, хочется вести более оседлое существование, возможно, с выездом иногда на монтажи. Может, и мастерская тогда появится.
Ваши инсталляции живут только во время выставок, потом их в лучшем случае разбирают, чаще — уничтожают. Не обидно?
Мне это, скорее, нравится — есть определенное очарование во временном и преходящем. Не хочется засорять мир. У меня работы монументальные, крупные — есть страх забарахления. Хочется, чтобы что-то возникало, но ненадолго, и пространство оставалось пустым. Хорошо, когда куда-то приглашают, появляется возможность заново собрать работу, а потом исчезает. Это похоже на спектакль…