Интервью: Гилльермо дель Торо
Признайтесь, ведь «Лабиринт Фавна» — это совсем не детский фильм.
Да. У меня две дочери, одной пять, другой — десять лет, и я не стал бы им показывать это кино. У «Лабиринта» много общего с фильмом Нила Джордана «В компании волков», это такая отчаянная попытка возродить дикий дух сказок. Ведь их суть сейчас выхолащивается. Вспомните сказки братьев Гримм, вспомните детали, которые обычно упускают из виду. Например, в «Золушке» некрасивым сестрам приходится отрезать себе пальцы на ногах, чтобы надеть хрустальную туфельку.
Мир фавна — абсолютно сказочный и нереальный, но у вас стилизован даже «настоящий» мир людей. Как вы выдерживали баланс между одним и другим?
Все в этом фильме — искусственное. Но в «настоящем» мире — прямые, резкие линии, давящие пространства, а магический мир — округлый, в нем есть чтото от материнской утробы. Мягкие цвета — красный, пурпур, золото — по контрасту с холодными оттенками серого и голубого в реальном.
Расскажите о спецэффектах. У вас же там вроде бы 300 сцен, в которых использована компьютерная графика.
Если быть точным, то в «Лабиринте Фавна» в десять раз больше кадров со спецэффектами, чем в «Хребте дьявола». А поскольку они еще и более сложные, то трудности возрастали в геометрической прогрессии. Но мы как-то выкручивались. Например, перемещали в кадре куклу, изображающую фею, и снимали ее цифровой камерой. Так команда, которая занималась спецэффектами, примерно представляла себе, как должна двигаться их цифровая фея. Но было все равно непросто, особенно если учесть, что мы снимали в Испании, а те ребята сидели в Калифорнии.
Вы в курсе, что взрослые люди рыдают в финале «Лабиринта»?
Конечно, и я — один из них. Я помню, как в Лондоне рассказывал идею фильма Альфонсо Куарону, который стал одним из продюсеров. И, дойдя до финала, я зарыдал. А потом заплакал и он, и мы сидели все в слезах, как дети. Мне кажется, в этом финале есть что-то первобытное, что-то действующее на всех. Я сам не до конца понимаю, что именно, но я уверен, что так оно и есть.