Возвращение легенд 80-х: «Мегаполис» и «Вежливый отказ»
На фоне хипстерского барахла эта музыка по-хорошему консервативна и выглядит актом защиты традиционных культурных ценностей. Time Out поговорил с лидерами групп Олегом Нестеровым и Романом Сусловым, а также стоящими за обоими проектами Артемием Троицким.
Олег Нестеров
Какой вы видите культурную Москву и какой бы вы хотели ее видеть?
Хочу, чтобы она была такой, как в восьмидесятые. Когда каждый, кто хотел что-то сделать, делал это просто потому, что хотел. В девяностые этого не стало. Взять музыку: Шумов уехал в Америку, Суслов и Мамонов — в деревню, Агузарова — на Марс… И все, не только музыку, оккупировала уральская волна. Москва перестала быть Москвой, потому что не осталось москвичей. А сейчас все вернулись, кроме Агузаровой. Даже «Николай Коперник» альбом записали. Почему? Видно, в них, то есть в нас, осталось это животное, инстинктивное свойство поступать сообразно внутреннему желанию.
Верите ли вы в будущее Москвы, в молодых?
Знаете, творить можно, только если не отвлекаться в процессе творчества. Не только на то, сколько денег это принесет, — это умение у многих имеется. А вот как тебя воспримут, насколько новаторским будет произведение, сколько людей за тобой пойдут — на эти вопросы современная Москва с готовностью дает ответ, но для творчества это губительно.
Но помимо собственно процесса нужна ведь и мотивация, а где ее взять, когда все плохо?
Почему «все плохо»? Да, правды немного вокруг нас, но природа так устроена, что, когда чего-то не хватает, система перестраивается, и недостающее начинает прирастать в количестве. Да, пускай 80% современных студентов хотят поступить на госслужбу — это, конечно, печально. Но ведь есть оставшиеся 20%, они хотят что-то изменить. Желание — это уже немало.
А что делать с бэкграундом?
Тут уж ничего не поделаешь: архитектура, автопром, улицы, климат, люди, в конце концов, у нас специфические. У нас тут не Лондон, не Берлин и не Нью-Йорк. И 80% слушают такое, что другим 20% произнести стыдно — пускай! Это ведь не значит, что одни лучше других. С бэкграундом ничего нельзя поделать. Делом надо заниматься здесь и сейчас, а не пытаться изменить прошлое.
У вас в романе «Юбка» Геббельс пытается сделать Берлин таким же модным и притягательным местом, как Лондон 60-х. А можно ли Москву сделать крутой?
Сделать — нет. Она сама может сделаться. Она и будет делаться, долго или быстро. Только для этого нам понадобится каждому сделать такой поступок, такое действие — каждому. Каждому надо сделать маленькое усилие, и тогда все скажут: да, Москва — это круто. И никакие Лужков, Генплан или Вася Пупкин этому не помешают. Количество гениев на квадратный километр земли по всей планете одинаковое. Только к дикарю из джунглей могут не попасть шахматы, и он не станет новым Гарри Каспаровым. В наше время шахматы почти у каждого в руках.
Насколько показательно, что «старики» снова взялись за гитары?
Людям не нравится, что происходит сейчас, они не верят, что потом будет что-то хорошее, и поэтому возвращаются к старому. Лично у меня появилась внутренняя потребность записать новый материал и поделиться им — это всегда большой праздник для артиста. Но я не обольщаюсь. Я не могу сказать, что мы надеемся на какую-то новую аудиторию, на то, что нас услышат. Нас как слушало два человека так и будет слушать два человека. В этом смысле ничего не поменяется.
А почему не будет чего-то хорошего?
А где оно, хорошее-то? Все та же жвачка, что и была в последние двадцать лет. Нет, раньше хотя бы удаль молодецкую было приятно наблюдать, а теперь — одни и те же лица, только постаревшие и никому, по большому счету, не нужные.
Почему такой пессимизм?
Потому что для всплеска нужен вызов. Таким вызовом, например, для англосаксонского мира была Вьетнамская война, показанная по телевизору. Масскульт конца ХХ века можно, в принципе, считать ее отрыжкой. Здесь, в России, подъем массовой неофициальной культуры был в 80-90-е, во время слома государства. А сейчас нет вызова. Все хотят смотреть телевизор и не высовываться. Молодые люди идут в чиновники, а музыкой заниматься вообще стало постыдно. В стране победила реакция — будем жить в болоте.
А реакция на реакцию?
Ее не будет. Это вариант тэтчеровской Британии, когда искусство начало пробуксовывать. Новые мысли застревают в таком строе, вязнут, как сапоги в мокрой глине. Жить станет скучно.
А что-то поменять вы не хотите?
А от меня ничего не поменяется, поэтому не хочу. У меня есть внутренняя потребность — я играю. Чтобы что-то изменилось, нужны два параллельных процесса: рост качественного предложения и пытливого требовательного спроса.
Москва — культурная столица?
Если вспомнить о старинном противостоянии Москвы и Питера, то по количеству бездарностей мы впереди. Хороших артистов одинаковое количество. Это связано с тем, что за последние годы — и кризис тут сыграл не последнюю роль — культурная жизнь в столице стала скучнее, потому что спонсоры и промоутеры стали осторожнее. Люди боятся инвестировать в новое и таким образом стимулируют спрос на старое. В результате мы получаем стагнацию. Однако это касается только официальной, телевизионной культуры.
В чем причины?
Просто во всем чувствуется какое-то опущенчество. Люди творят так, будто им плевать на качество, они перестали быть требовательными к себе. А если брать непосредственно музыку, то здесь ситуация и вовсе катастрофическая — большое количество групп музыкально интересных попросту невозможно слушать из-за того, как их музыка сделана.
Можно ли в этой связи считать возвращение «Отказа» и «Мегаполиса» чем-то вроде стимула для молодых исполнителей, ведь сделаны-то их пластинки отменно?
Да, действительно, возвращение наших зомби-рокеров вышло не таким плохим. Это не Sex Pistols два года назад, на которых было жалко смотреть. Но надо иметь в виду, что музыка сейчас непопулярна вообще в мире. Здесь — тем более. Огромное количество молодежи вообще не смотрит в сторону рок-музыки — занимаются рекламой, криминалом или банковскими инвестициями. Музыке неоткуда брать рекрутов. Исключение составляет, правда, вал англоязычных студенческих групп. Я принимаю доводы тех, кто поет на английском, но тут надо понимать одну вещь: никогда наши музыканты не смогут играть западную музыку не то что лучше — так же, как оригинальные. Это как с футболом — нам не сравняться с бразильцами, тут никакой тренер ничего не изменит, генофонд надо менять. А русскоязычную музыку вообще никто не хочет играть. Музыка, повторюсь, вообще перестала быть популярной.
Что вы имеете в виду?
Музыка взяла отпуск в качестве мотора культуры. Вокруг нее уже не вращается кино, мода, литература и изобразительное искусство. Но это отпуск, а не пенсия — музыка вернется, правда, это будет уже в рамках кросс-медийного искусства. Как у Уорхола, только куда более доступно в технологическом плане — сейчас возможности неограниченны.
Сможем ли мы когда-нибудь гордиться Москвой?
Сейчас я искренне хочу из Москвы сбежать. Этот город непригоден для жизни. Если игнорировать симптомы упадка — можно сказать, что надежда есть, и, как всегда, на приезжих. В плане высокой культуры иностранцы и провинциалы уже спасают ситуацию — к примеру, какой-нибудь Курентзис и тому подобные. Но самое главное, в Москве может сложиться уличная культура лондонско-нью-йоркского типа благодаря этническим меньшинствам, выходцам с Кавказа и Средней Азии. Правда, их сейчас больше интересует бандитизм, а не творчество. Но мощь этой группы людей — с одной стороны, традиционалистских, с другой — жадных до опыта — может сделать их тем же, чем для Лондона стали ямайцы со своим ска или чернокожие обитатели нью-йоркских гетто, изобретшие хип-хоп.