«Опять я в чем мать родила!»
31-летняя Азия Ардженто могла посвятить всю свою жизнь режиссуре — как, скажем, ее отец, маэстро мистического триллера Дарио Ардженто, или стать актрисой, как мама Дария Николоди. Но свободолюбивая Азия решила заняться всем и сразу. Она начала сниматься в 10 лет, в 14 сбежала из дома, в 16 вернулась к семье и в кино. Роли потерянных девиц Азии отгружают пачками — ее раздевали и насиловали не только под пристальным взглядом отцовской камеры. Каждый снимавший ее режиссер — от Патриса Шеро до Абеля Феррары — старался избавить ее от лишней одежды. Названием своего режиссерского дебюта «Пурпурная дива» (2000) барышня обязана татуировке на лобке, изображающей возносимую ангелами Мадонну (в католической традиции пурпур — цвет Христа и Богоматери, а Пурпурная Дева — одно из имен Мадонны). В своем втором фильме «Лукаво сердце человеческое„ (2004), у нас почему-то переведенном как „Цыпочки“, Азия играла пергидрольную придорожную проститутку, которая в конце фильма бегала голышом по американскому хайвею. Шокирующая Азия не только снимается в своих и чужих фильмах, но также пишет книги, музыку, фотографирует и играет на ударных. Самая сексуальная из европейских актрис честно признается, что хочет остаться в людской памяти человеком, который делал все, не умея при этом делать ничего.
Вы нервничаете перед сетами?
Само собой, только алкоголь и спасает. Обычно я пью шампанское — там пузырьки. Глотаю их и начинаю сама пузыриться.
А над чем пузыритесь? Сейчас диджеи все больше с ноутбуков играют, а дизайнер Карим Рашид, приезжавший в Москву, вообще запускал песни со своего iPod.
Ой, нет, я не использую никакой компьютерной лабуды. Микшер, две вертушки и виниловые пластинки — вот и все мое оборудование. Мои сеты звучат довольно эклектично, жестко и смешно одновременно. Я делаю то, что мне вздумается, — могу взять и поставить реальный панк середины 80-х. Правило одно: никакого попсового хауса. Актуальная музыка меня не вдохновляет, зато раритетные шедевры я играю из сета в сет — скажем, техно начала 90-х “Something for Your Mind„ от Speedy J, “California Uber Alles„ от Dead Kennedys и „Doggystyle“ от Archigram навечно прописались в моей диджейской сумке. Музыка для меня — это не то, что клево звучит, а то, что позволяет пережить чувства.
Фильмы „Би-Манки“ и „Три Икса“ создали вам образ оторвы и тусовщицы. Неудивительно, что вы стали диджеем.
Знаете, на самом деле я далеко не из круглосуточных тусовщиков, которые проводят все свободное время в ночных клубах. В детстве я избегала людей, предпочитая им книги Германа Мелвилла и Оскара Уайльда. Общения и вечеринок мне захотелось не так уж давно, причем совершенно внезапно. Это произошло года три назад в Торонто, когда я снималась в „Земле мертвых“ Джорджа Ромеро. Чтобы подготовиться к роли проститутки Слэк, я занималась в спортзале по два-три часа в день. А расслабиться мне помогали ежедневные тусовки в местном баре Bovine Sex Club. Это не бордель, как можно подумать, а маленький панк-бар. Там я и начала сводить пластинки…
Вы начинали с ролей девочек в фильмах друзей вашего отца. Когда вы почувствовали себя актрисой и поняли, что это серьезно?
В 16 лет на съемках „Сердечных друзей“ Микеле Плачидо. Тогда я пережила дефлорацию в кино — осознала, что могу очаровывать, пленять, приковывать внимание и, в конечном счете, играть. Нервное возбуждение, которое сопровождало процесс съемок, будоражило меня даже больше, чем раскуривание косяков в парке вместе со сверстниками. Так и втянулась.
Когда вы решили стать режиссером?
Еще в детстве. Первый сценарий я написала в 5 или 6 лет — сюжет уже сейчас не вспомню. Должно быть, это был фильм ужасов. Я даже снимала что-то на 8-миллиметровую камеру, которую подарил мне отец на день рождения. Но пленок этих не осталось — вообще от моего детства не осталось никаких свидетельств, кроме пары фото, запечатлевших юную мордашку. Мой отец презирал актеров — помню, как он скривился, когда услышал, что я собираюсь стать актрисой. И мать была недовольна, что я стала работать в кадре в таком юном возрасте, — она настойчиво отговаривала меня повторять ее судьбу.
Вы только что закончили съемки в новом фильме скандальной феминистки Катрин Брейя — „Тайная любовница“. Уж Брейя-то, наверное, не пыталась вас раздеть?
(Смеется.) Когда я согласилась играть в ее картине французскую аристократку, я тоже думала, что иду сниматься в костюмную драму… Но Катрин — особенная женщина. Она снимает очень откровенные фильмы — зрелище не для слабых духом. Только на съемках я поняла, куда попала. “Черт, — сказала я себе,- неужели снова? Опять я в чем мать родила и с каким-то парнем…„ Помимо прочего мне пришлось заучивать по три листа текста в день — знаете, все эти бла-бла-бла на французском. Французский для меня самый трудный язык — я хорошо говорю на итальянском и английском, а как-то меня даже звали сниматься на немецком.
Помимо того, что вы актриса, режиссер и диджей, вы еще и писатель. Правда, с момента выхода вашего первого романа “I love you, Kirk» прошло уже 7 лет. Вы совсем забросили это дело?
Вот в этом направлении у меня что-то ничего не получается — творческий кризис. Однако я коллекционирую письма бывших любовников и просто мужчин, которых соблазнила и бросила. Возможно, когда-нибудь я решусь их опубликовать — впрочем, едва ли это будет считаться писательством. Скорее это похоже на воровство.