«Я свой голос не заработала». Интервью с Пелагеей

За последний год Пелагея Ханова превратилась из традиционного украшения правительственных концертов и торжественных церемоний в одну из самых востребованных певиц страны. Голосистая девушка-вундеркинд, впервые вышедшая на сцену в четырехлетнем возрасте, теперь поет народные песни под рок-аранжировки для сверстников, которые обеспечивают ей первые места в хит-параде «Нашего радио» и аншлаги на московских концертах. Три года назад Пелагея выпустила дебют, а в феврале у нее выходит вторая пластинка «Девушкины песни».

Пять лет назад на церемониях вручения наград вы появлялись одна и вас представляли как певицу Пелагею. Сейчас на вашем сайте написано «Сайт группы «Пелагея»». Так что такое «Пелагея» — певица или группа?

Группа. Как раз эти пять, вернее, шесть лет были потрачены на создание группы, которая — я не люблю громкие слова, но никак иначе сформулировать не могу — возрождает русскую культуру. Я не миссионер, просто есть желание и силы исполнять народную музыку так, как она звучала бы, появившись сегодня. Мне гораздо интереснее работать с песнями, написанными задолго до моего рождения. Каждая из них уже со своей огромной историей, и я воспринимаю их как свои, а не как написанные кем-то.

Где вы находите песни? Ездите в этнографические экспедиции?

К сожалению, я лично никогда не ездила. В наш век высоких технологий можно пользоваться услугами фондов, сотрудники которых ездят в эти экспедиции. Мы слушаем архивы и выбираем то, что нам надо.

Почему вы поете в том числе и заезженные фолк-стандарты вроде «Валенок», а не выбираете только что-нибудь действительно редкое?

«Валенки» — отличная песня. Ее знают и те, кто жил еще в СССР, и те, кто этой страны не застал… Нам она очень нравится. На концертах мы ее играем в панк-рок-версии — получается очень позитивный и безбашенный финал.

Люди обычно боятся пускать в семью товарно-денежные отношения, а у вас продюсер — мама. Не возникает в связи с этим проблем?

Наоборот, это очень удобно. Дело в том, что я совершенно не умею считать. Я не знаю, сколько денег лежит у меня в кошельке. Я и таблицы умножения не знаю! Меня очень легко обмануть. Я не знаю гонорара группы «Пелагея». Честно! Мне это неинтересно. Таким образом, я могу спокойно заниматься своим делом. Вместе с мамой — она же у нас еще и музыкальный продюсер. Ну и вообще, все в семью (смеется).

А вы вообще воспринимаете музыку как работу?

Мне не с чем сравнивать. Я никогда не вставала рано утром, чтобы идти на работу. Все, что я делаю, — это единственное, что я люблю. Пока у меня нет детей, музыка для меня будет на первом месте. Я воспринимаю это как профессию с детства. Привыкла, что я должна развиваться, работать над собой. В частности, сейчас параллельно пишу диссертацию по психологии. Пока мозги воспринимают информацию, надо их использовать.

На сцене вы совершенно не походите на человека, который «работает», — эдакий комок счастья. Профессия вам не доставляет неудобств?

А это и есть счастье — такая работа. Единственный минус в моей профессии — перелеты и переезды, которые сказываются на голосе. Ну и общение с большим количеством людей — на это уходит много энергии. Но эти минусы с лихвой компенсируются, когда выходишь на сцену.

Вы боитесь потерять голос?

Да! Самые страшные моменты в моей жизни связаны с ситуациями, когда у меня были проблемы с голосом, а нужно было петь. Мне проще по карнизу прогуляться: если я свалюсь, то умру, и все. А вот если я потеряю голос, не знаю, что буду делать. Придется, наверное, прогуляться по карнизу (смеется). Я свой голос не заработала, я палец о палец не ударила, чтобы он у меня был. Пению не училась. Техники, которые в этих случаях якобы помогают, для меня темный лес.

Вы хотите сказать, что просто в детстве взяли и запели?

Да, мне повезло. Понимаете, можно петь как Жанна Фриске — да простят меня ее поклонники, а можно — как Скин (экс-солистка группы Skunk Anansie. — Прим. Time Out). И Жанна никогда не будет петь как Скин, сколько бы уроков у нее ни взяла. Хотя бы потому, что Скин — черной расы, а Жанна — белой. Очень многого можно добиться школой и техникой, но у людей, которые сами себя развивали, всегда есть потолок. А у певиц от природы вроде Эллы Фицджералд нет потолка.

Раньше было принято считать, что этническая музыка — для стариков. Сейчас, не без вашего участия, интерес к жанру возник и у молодых людей. Как вы думаете, почему именно сейчас?

Потому что пора. Во всем мире это давно произошло, до нас просто медленно доходит. Еще через пару лет интерес будет сильнее, это точно. На Украине практически у любой группы в песнях заметны фольклорные нотки — просто они гордятся своей страной! При этом, конечно, народную музыку нужно адаптировать. Это мне интересно слушать, как поет какая-нибудь бабушка, но я к этому пришла, прослушав огромное количество материала, — и то не каждая бабушка мне понравится! А молодому человеку, который сейчас сидит на иностранной музыке, бабушкины песни покажутся странными. Ему сначала нужно освободить организм от шлаков.