О чудесном

Человек по имени Никита бесследно и загадочно исчезает, отойдя в лесу «к деревьям отлить». Ни родственники, ни милиция не могут его найти — ни живого, ни в виде трупа. Проходят годы. Его жена Катя успевает за это время несколько раз выйти замуж и развестись, тоскуя о муже. Как-то вечером они пьют чай с братом Колей, в дверь раздается стук, «какой-то нехороший, не наш», за дверью стоит Никита. Вид у него, как можно догадаться, нечеловечий, особенно глаза, «словно прорубленные потусторонним чудовищем„. Объявившийся муж присоединяется к чаепитию; начинается застольный разговор — о внезапных и необъяснимых перемещениях, раскачивании на люстре и превращении в муху. Никита отлучается в туалет и долго не выходит. Брат с сестрой стучат, дергают ручку, наконец взламывают дверь — там никого нет: Никита вновь исчез так же необъяснимо — отливая. Таково вкратце содержание рассказа, давшего название сборнику.

В этом небольшом рассказе присутствуют чуть ли не все основные мотивы Мамлеева: мертвая жизнь и живая смерть, труп, тайна, пустота. Непостижимое бытие за гранью Бога и Абсолюта — ключевое понятие мамлеевской метафизики. Герои книги, вобравшей в себя рассказы из золотого фонда этого автора, — люди бездны, носители антисмысла и антисознания. Они с презрением относятся к миру, называя его „чепухой“, а обыкновенные люди для них — „просто грибы“. Абсурдные диалоги, чудовищные ситуации, полубезумное построение фразы — бездна зияет в авторском стиле, как в зрачках его живых мертвецов. За то мы его и любим.

Юрий Мамлеев 20 лет преподавал математику в вечерней школе. Потом еще 20 лет (1974-1994) жил в США и Франции, где стал членом Пен-клуба. Его невозможно причислить к какому-нибудь литературному направлению. Трудно вообще сказать, литература это, философия или мистика. Проза Мамлеева так же промежуточна и потустороння самой себе, как положение реальности в его художественном мире. Сквозь литературную ткань просвечивает мистическая подкладка, а опыт запредельного облекается в литературные формы. Но в этом он вполне адекватен русской философской традиции, предпочитающей зримый образ отвлеченной мысли, а прозревание — рассуждению. Литературная преемственность Мамлеева не менее очевидна, чем философская: Гоголь с „мертвыми душами“ и чудесами диканьковской ночи; „подпольный человек“ с „фантастическим реализмом“ Достоевского; Андрей Платонов с систематически уплывающим по реке плотом.

Вместе с тем духовный опыт писателя уникален. В нем нет гуманизма и психологии, скорее психиатрия, да и то какая-то нечеловеческая. Персонажи его — „философские человечки“, а не живые люди. Всех их роднит одержимость потусторонним, “куда почти никому нет доступа», и собственным «Я» как вратами в это потустороннее. Сознание отвращается от мира, обращается на себя, на себе замыкается и само себя пожирает. Но если мистика — поиск полноты через тождество с Абсолютом, преодоление ограниченности «Я» путем вбирания в себя всего иного, то здесь — ровно наоборот: «Я», исключающее все иное, в том числе, в конечном счете, себя самое. Результат — искомая бездна: упырь.

Метод отрицательной мистики Мамлеева — обожествление частности. Один поклоняется своей отрезанной ноге, умащивая и пеленая; другой живет с отрезанной головой как с любимым; третий прячется в шкаф от собственного тела, которое бегает за ним с топором. И чудовищно, и смешно. Все как в жизни.