Александр Иванов. К 200-летию со дня рождения
О выставке
На двух выставках к 200-летию Александра Иванова покажут все что можно, кроме его главной картины «Явление Христа народу».
Выставки к 200-летию Александра Иванова — забавное событие. Как положено, на юбилейную экспозицию собирают по дружественным музеям и собственным сусекам все доступные материалы, включая записные книжки, переписку с Гоголем и «Выписки из Библии об одеждах евреев и египтян„. В дополнение к живописной выставке делают отдельную, графическую, где покажут последнюю, незавершенную работу художника — „Библейские эскизы“ к монументальным храмовым росписям.
Наверняка получится интересно и подробно, но не здорово, потому что все эти многочисленные эскизы, наброски, несколько картин — лишь комментарий к творчеству великого художника. Главный и единственный его шедевр ни на какую выставку никогда не поедет. Грандиозное полотно “Явление Христа народу„ в Третьяковке является основополагающим и музееобразующим и свой зал не покинет даже ради двухсотлетнего юбилея.
Потому, полюбовавшись живописными эскизами на Крымском Валу и карандашными набросками в Лаврушинском, любителю искусств для полноты впечатлений придется пройти в постоянную экспозицию в том же Лаврушинском — по дороге насладившись другими шедеврами русской живописи и видами Москвы. Жаль, что нигде поблизости не будут демонстрировать в те же дни „Христос в Москве“ Дубосарского и Виноградова (где-нибудь в Париже обязательно бы так и сделали). Пережитый шок помог бы понять, почему картина Иванова, еще не получившая статус шедевра, не ставшая привычной и популярной, так плохо воспринималась современниками полтора столетия назад.
Художник, писавший о “перепутье из физических сил в духовные», сам находился на границе времен. Первым из русских он использовал для фона сделанные на пленэре эскизы, но до импрессионизма не дошел — по национальной традиции работая над разумным, добрым и вечным, которое сложно разглядеть в остановленном мгновении. Впрочем, и без импрессионистской революции страшно далеко оторвался он от того, что готово было понять и принять консервативное русское общество. Проповедь не была услышана, образ — не принят, а пророк — не понят. Надо было художнику выставлять не эпохальное полотно, а ограничиться эскизами, тогда, глядишь, не заболел бы в одночасье и не умер скоропостижно.