Тайная история творений
О мероприятии
Несколько месяцев назад Отрошенко получил премию Белкина, вручаемую за лучшую повесть. Что не случайно. Этот жанр, существующий, как известно, только в русской литературе, пришелся Отрошенко как раз впору. Сам он объясняет это так: Повесть парит в воздухе, в неопределенном пространстве между рассказом и романом. В России все погранично. Начиная от сознания, которое часто балансирует на грани здравомыслия и абсурда, и кончая самим положением России, которая во всех смыслах …
Несколько месяцев назад Отрошенко получил премию Белкина, вручаемую за лучшую повесть. Что не случайно. Этот жанр, существующий, как известно, только в русской литературе, пришелся Отрошенко как раз впору. Сам он объясняет это так: Повесть парит в воздухе, в неопределенном пространстве между рассказом и романом. В России все погранично. Начиная от сознания, которое часто балансирует на грани здравомыслия и абсурда, и кончая самим положением России, которая во всех смыслах находится между Востоком и Западом, то есть постоянно пребывает в состоянии пограничности, неопределенности, недопроявленности.
Пограничностьи недопроявленность- ключевые слова для Отрошенко. Его новая книга, подобно гробу Магомета, тоже парит в воздухе между эссеистикой и беллетристикой, повествованием и исследованием, между Россией и Италией, наконец. Она состоит из коротких эссе-новелл, посвященных писателям и философам прошлого от Катулла и Овидия до Тютчева и Ницше. На первый взгляд эти очерки никак не связаны между собой. Но очень быстро логика компиляции проясняется: все творцы взятыв ключевые моменты их жизни. Для Шопенгауэра это четыре дрезденских года, в течение которых и был создан прославивший его трактат Мир как воля и представление, для Пушкина последние, преддуэльные месяцы.
Отрошенко волнует, как были созданы те или иные произведения. Или в терминах самого автора почему Мировая Воля выбрала для очередного своего проявления именно эту материальную оболочку и именно в этот момент?
Но не пугайтесь, к выспренней и размытой психологии творчества очерки не имеют никакого отношения. Напротив, каждый текст являет собой почти что классический детектив. Вначале нам предлагается некая загадка-завязка, потом обнаруживаются дополнительные обстоятельства и выдвигаются промежуточные версии, а в финале формулируется вывод, всегда логически безукоризненный. И не беда, что порой разгадка может шокировать. Так, в первом же эссе автор на полном серьезе доказывает, что знаменитая своей необъяснимостью ссылка Овидия на берег Черного моря первая в истории литературная мистификация. Стареющий поэт уединился в своем особняке на окраине Рима и, вооружившись только что вышедшей ГеографиейСтрабона, спокойно сочинял свои меланхолические Письма с Понта. А горячечные любовные стихи Катулла, по мнению Отрошенко, на самом деле фиксация чужого романа сам Катулл при нем присутствовал только в качестве наперсника
Верит ли сам сочинитель в результаты своих изысканий и построений? А так ли это важно? Ведь недаром в книгу включена целая апология беспричинного обмана, в которой торжественно провозглашается священное право на обладание воображаемой действительностью.
Обычно про такие книги говорят, что автор в Борхесы метит. А отталкиваясь от названия Тайная история творений, можно вспомнить классика постмодернизма Джулиана Барнса с его полуэссеистической, полуиздевательской Историей мира в 10 главах.
Но в поисках литературных предков Отрошенко правильнее все-таки вернуться к Гоголю (недаром в его книге есть целая часть под названием Гоголиана, да и в Италии он тоже живал подолгу). А еще лучше все к тому же Белкину. Ведь пушкинский alter ego не только создал классический язык русский прозы (которым Отрошенко владеет великолепно), но и остается главным ее мистификатором. Сюртучок Ивана Петровича такой широкий, что в нем можно утонуть, уверяет Отрошенко. Там в рукавах, в карманах, под воротником есть место любому типу повествования и реалистическому, и фантасмагорическому, и сюрреалистическому.