Борис Ковач и La Campanella

Осенью 2001 года, когда падали небоскребы, в ледяном мраке Баренцева моря уже год лежала атомная подлодка и мир снова казался балансирующим на грани тотального распада, в Москве появилась пластинка еще никому тогда не известного то ли сербского, то ли боснийского оркестра. Обстоятельства примерно такие: тьма, холод, грязь, молчащий телефон и бесконечный поток новых катастроф в вечерних выпусках новостей. И вдруг из музыкального центра доносится голос: «Только представьте себе: до конца этого мира осталась лишь одна звездная ночь. Кто-то будет пытаться спрятать свои сокровища, кто-то будет молиться Богу. А что будем делать мы? Давайте же танцевать! Давайте веселиться, как в последний раз в жизни!»

Потом выяснилось, что «балканские апокалиптические танцы», выдернувшие многих из пучин депрессии, придуманы Борисом Ковачем, саксофонистом из Воеводины. Как и все его соотечественники, он знает толк в апокалипсисах и вот уже двадцать с лишним лет играет поминальную Европе и всему остальному миру. При этом легкость, с которой он сочиняет свои прекрасные песни, подкреплена редкой для многих артистов глубиной мысли. Ковач, философ-мистик рериховского толка, выстроил собственную, довольно замысловатую теорию музыки. Ее полное изложение занимает две полноценные и уже опубликованные книги, но, если потребуется краткое и емкое определение, лучше, чем «свадебно-похоронная», о музыке Ковача не скажешь. Этот оксюморон уже присвоил себе знатный плагиатор Горан Брегович, но на самом деле это просто традиционный и по сути очень жизнелюбивый балканский взгляд на мироустройство, который неизбежно отражается на местных музыкантах. Если вы не поленитесь и навестите одно из московских выступлений La Campanella, то убедитесь, что танго и вальсы на поминках мира под гитару, аккордеон, контрабас и целый арсенал духовых — от кларнета до тенор-саксофона — отнюдь не грустное занятие. Заправляет этой торжественно-легкомысленной церемонией человек в костюме нелепого покроя и с розой в петлице. Он разбирается в конце света, долгих дорогах и светлой печали, тонкостях философских систем и сложноуловимых движениях человеческой души. И, если он прикажет вам плакать, смеяться или танцевать, делайте что угодно, только не сидите пнем, как это в последнее время принято на московских концертах. Потому как таких не берут в Апокалипсис.