Места пребывания истинной интеллигенции

Московский литератор, в свои 40 с лишним продолжающий называть себя уменьшительным именем, пишет о мелких казусах и нелепостях, происходящих на Бульварном кольце, в небольших квартирах и подъездах. А именно — о тех критических ситуациях, когда выпить больше нечего, а поговорить еще хочется, да и дама еще не совсем созрела. Время действия — первая половина 90-х. Этим, видимо, обусловлены мягкий юмор Сергеева и совершенно элегическая интонация всех его повестей.

В вынесенной на заднюю обложку аннотации упоминаются имена Довлатова и Ерофеева. Действительно, трудно удержаться от аналогий с этими двумя легендарными ныне авторами, повествуя о сильно пьющей творческой интеллигенции, оказавшейся выбитой из своей ниши (причем безо всякой эмиграции и "хождения в народ", а просто угодив в смутное время). Но все-таки первоисточник у Славиной прозы другой — питерские митьки, первыми показавшие, что сущность дзен-буддизма в России естественнее всего объяснять на примере разливания водки из пустой четвертинки (особенно если опустела она не без участия беседующих). У лирического героя Сергеева даже есть свой гуру — некий Воропаев, у которого главный персонаж повести "то ли учится, то ли лечится", как Пьер Безухов — у Платона Каратаева.

В этой книге — впервые со времен выхода программного произведения Владимира Шинкарева "Митьки" — снова встретились и по-простому поговорили две великие традиции: русская литературная и восточная философская. Но есть в этой книге скрытая печаль. "Тебе тридцать пять, а Воропаев скоро вообще станет дедом", — упрекает рассказчика жена наутро после их мальчишеского загула. Пьеру же в 1812 году, когда он общался с Каратаевым, было не больше 27 лет. Дистанция — огромная.