Священная книга оборотня

В современной русской прозе Пелевин — как Тарантино в кино. Можно кривить лицо, но не родился еще тот конек, чтобы объехать. При том, что приемов у Пелевина ограниченное количество, а механизм творческого вымысла своей забавной нелепостью напоминает роботов первого поколения. Чего стоит буквально понятый Пес Пц, в которого превращается столь же материальный волчара — оборотень в погонах.

Новую книжку стоит прочитать хотя бы потому, что она лучше старых. Вписавшись в орбиту издательского супергиганта «Эксмо», Пелевин перестал быть системой, замкнутой на себя. И, как обычно и происходит при некотором внешнем ограничении, приобрел способность выразить что-то личное. «Священная книга оборотня„ — это русская народная сказка, любовная история Лисицы и Серого Волчка, в конце которой одного ждет смерть и нирвана, а другого — полный пц.

Любовь, как известно, облагораживает. В данном случае лирика плюс жесткие контрактные сроки (роман в год) привели к неплохому результату. Откровенно говоря, предыдущие пелевинские тексты (за исключением разве что довольно аутентичного „Омона Ра“) напоминали не столько пресловутый роман с Яндексом, сколько последствия работы бумагорезательной машины. В истории про оборотней, напротив, все довольно гладко, если не считать смешных неувязок вроде эротического путешествия главных героев в „Любовное настроение“ Вонга Кар-вая (в котором, как известно, вся прелесть в полном отсутствии сколько-нибудь откровенных сексуальных сцен) или трудностей перевода вроде обращения испанского выражения “pasan los dias„ (“проходят дни„) в Пацана Лос Диаса. В то же время большинство характерных „швов наружу“ воспринимаются не как неряшество, но как вполне себе прием. Даже фирменный пелевинский юморок „борода лопатой“ нежданно обретает грубоватую афористичность. “Все, что Фрейд напридумывал — все эти эдипы, сфинксы и сфинктеры — относится только к душевному измерению пациента, мозги которого спеклись от кокаина в яичницу-глазунью„.

Забавно при этом, что автор, в свое время заклейменный как „эпигон Сорокина“, действительно до определенной степени следует в фарватере “последнего великого русского писателя». Но ровно в той степени, в которой про плывущего баттерфляем (когда человек ныряет, а затем выпрыгивает из воды) можно сказать, что он следует в фарватере подводной лодки. Но в конце концов, глубина погружения — личное дело каждого. Пелевин же покоряет не глубиной, а вот этими дерзостными трепыханиями, стремлением выйти за собственные пределы и донести результат опыта до оставшихся наверху. И с какой бы стороны он ни пытался прислониться к ругательному сейчас слову «постмодернизм», его угловатый подростковый романтизм как нельзя лучше вписывается в пресловутую «новую искренность». О которой тоже мало кому понятно, что за зверь такой: то ли жупел, то ли дятел, то ли волшебное наваждение и всеобщий психоз.

Что до потребительского канона, то за свои деньги читатель получает чуть больше, чем обычно, а именно — неожиданно гладкокожий и крепенький роман, компакт-диск с трогательным саундтреком и (внимание!) внезапно возникающий на стыке жанров образ автора. Не угрюмую буддистскую рожу из просторов Интернета, а этакого неглупого трудного подростка от русской литературы, который в спецшколе не учился, зато в пятнадцать лет убежал из дома. В голове у него — самурайские боевики и фильм «Три мушкетера», а в реальности — пацан сказал, пацан ответил. Пацан Лос Диас.