Журнал Виктора Франкенштейна

На русский язык перевели новый роман Питера Акройда.

В недавно вышедшей на русском книге бесед писателя и культуролога Умберто Эко с драматургом и сценаристом Жан-Клодом Карьером «Не надейтесь избавиться от книг!» собеседники приходят к выводу, что Кафка повлиял на Сервантеса не меньше, чем Сервантес на Кафку. И в этом утверждении заложена точная формула того, как зануда, гей и старый брюзга Акройд кроил свой «Журнал Виктора Франкенштейна».

Он взял более или менее достоверную биографию одного из ве-личайших английских поэтов начала XIX века Перси Биши Шелли.Подружил его со студентом из Женевы Виктором Франкенштейном, который изучает тайны жизни (в действительности — героем романа жены поэта Мэри Шелли, но об этом у Акройда ни слова). Ввел в роман в качестве эпизодических персонажей поэтовромантиков, представителей так называемой озерной школы Кольриджа и Водсворта и в качестве второстепенного — лорда Байрона, который предстает склонным к обжорству сумасбродом. И, наконец, сделал объектом чудовищного опыта Виктора Франкенштейна Джека Китса, которому от своего прототипа, великого поэта-романтика Джона Китса, достается не только чуть видоизмененное имя, но и часть настоящей биографии — они оба были студентами-медиками и оба умерли молодыми от чахотки. В отличие от романа Мэри Шелли, где Франкенштейн создает живое существо из неживой материи, герой Акройда возвращает к жизни еще теплое тело своего приятеля по Оксфорду. Впрочем, это едва ли не единственное существенное отличие. Все мучения морального свойства Акройд своему Франкенштейну сохранил. Он стремился к познанию сути и законов жизни, воплощая в реальность мечты поэтов-романтиков (недаром Шелли и Франкенштейн — близкие друзья): «Все помышления мои были о методе, которая позволила бы создать разумное человеческое существо, не отягощенное бременем своего происхождения, общественного положения и религии». И Франкенштейн такое существо создает. Именно существо, потому что от прежнего черноволосого красавца и весельчака Джека Китса в нем нет ничего: желтые волосы, напоминающая смятую бумагу кожа, горящие глаза, нечеловеческая физическая сила и полная амнезия во всем, что касается прошлой жизни. Он любит жизнь, как животное, и отнимает ее у других с невинностью младенца. Он аморален и перекладывает вину за это на своего создателя, примерившего на себя роль Бога-творца и породившего монстра, который сам себе противен (тут автор к месту устами одного из своих героев пересказывает сюжет «Преступления и наказания» Достоевского). Видимо, не очень понимая, как выкрутиться из этой ситуации, Акройд пишет финал в духе «Доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Стивенсона, говоря тем самым, что творец и его творение (или тварь — уж у кого как выйдет) — суть одна и та же личность. Все зависит от начала, которое возьмет верх в каждом отдельном случае. Роман, который начинается чуть занудно, в середине блещет игрой цитат и идей, заканчивается так неожиданно скучно и избито, что, право слово, хоть обижайся на старика Акройда .