Сергей Параджанов: Коллаж на фоне автопортрета
О мероприятии
Составители этой прекрасно изданной книги довели принцип коллажа до логического завершения. Воспоминания о Сергее Параджанове артистической и литературной элиты СССР 6080-х годов (а также Тонино Гуэрры, постоянного сценариста Феллини) перемежаются цветными иллюстрациями, а прямая речь Параджанова набрана перпендикулярно основному тексту. Коллаж первое, что приходит в голову при мысли о Параджанове. Никто лучше него не мог так собрать вместе старые осколки, обрывки, мишуру …
Читать далее «Сергей Параджанов: Коллаж на фоне автопортрета»
Составители этой прекрасно изданной книги довели принцип коллажа до логического завершения. Воспоминания о Сергее Параджанове артистической и литературной элиты СССР 6080-х годов (а также Тонино Гуэрры, постоянного сценариста Феллини) перемежаются цветными иллюстрациями, а прямая речь Параджанова набрана перпендикулярно основному тексту.
Коллаж первое, что приходит в голову при мысли о Параджанове. Никто лучше него не мог так собрать вместе старые осколки, обрывки, мишуру и позолоту, чтобы получилось настоящее произведение искусства. Кажется, что он и свою жизнь строил по тем же правилам создавал из мелких и важных событий, бытовых подробностей, баек и розыгрышей легенду о художнике-гении, восхищавшем одних своей артистичностью, но возмущавшем других легкомыслием и эгоизмом. Так, он требовал, чтобы обожаемая жена Светлана ходила всегда в туфлях-лодочках и нейлоновых чулках, и устроил ей скандал, когда она посмела прийти в трескучий московский мороз в Пушкинский музей в теплых сапогах: «Как? Импрессионисты и это?! Или еще более противоречивая история: Он продавщицу за волосы, и голову к прилавку прижал. Достал карманный каратометр (он постоянно его с собой носил) и ну проверять бриллианты в ее ушах. Это можно понимать как жест подлинного аристократизма духа, ставящего на место советскую торгашескую элиту, но можно ведь и как простое хулиганство. Читая такие истории, понимаешь, что избежать тюрьмы Параджанову было непросто при любом режиме.
Письма Параджанова из заключения самое сильное место книги. Они показывают самоуверенного и неутомимого мистификатора совершенно другим подавленным и тоскующим. Но даже здесь Параджанов находит в себе силы замечать пестроту мира и наслаждаться ею: Зэки сикали на морозе. Все замерзало, и все разноцветное: у кого нефрит моча зеленоватая, у кого отбили почки красная, кто пьет чифирь оранжевая. Все сверкает на солнце, красота неописуемая Грот Венеры!»