Я вспоминаю

Возможно, Феллини был не самым глубоким и не самым утонченным из блестящей плеяды режиссеров-поэтов золотого века итальянского кино Пазолини, Росселини, Висконти, Антониони. Но он оказался самым универсальным. В его фильмах-фантасмагориях, фильмах-снах находили что-то свое самые разные зрители, от европейских интеллектуалов, увидевших в «Репетиции оркестра» манифест постмодернизма, до жителей итальянской глубинки, валом валивших на «Сладкую жизнь», чтобы поглазеть на недоступные им оргии римских аристократов. Сейчас в это трудно поверить, но так было. Наверно, это и есть гениальность.

Между тем, в своих автобиографических размышлениях, которые Феллини в течение 14 лет с 1980 года до самой своей смерти наговаривал на диктофон американской журналистки Шарлотты Чандлер (и делал это по-английски: увы, хорошо видно, что владел он им не блестяще), он всячески стремился затушевать пафос. Эстетика неореализма? Какая там эстетика, это просто по бедности: не было тогда (в 4050-е годы) денег ни на декорации, ни на звезд. Вот и приходилось снимать на натуре и приглашать непрофессиональных актеров. Авторское кино? (Именно в рецензиях на «8» критики впервые употребили применительно к режиссеру слово «автор»). Ах, если бы не эта изматывающая борьба с продюсерами! Звездный статус, «дольче вита»? Да какая там дольче вита! Всем от тебя что-то надо, налоговая инспекция лютует, а ведь приходится поддерживать определенный уровень жизни, соответствовать статусу, иначе денег на следующий фильм не соберешь.

Феллини уверяет собеседницу, что человек он робкий и ленивый, в школе учился так себе и до 25 лет не знал толком, чем хочет заниматься в жизни. Да и потом никогда не умел ни распоряжаться деньгами, ни блюсти свои коммерческие интересы. А все его творчество проистекают из двух источников необыкновенно рано пробудившейся сексуальности (чуть ли не с младенчества, уверяет он Чандлер) и привычки предаваться фантазиям, грезить наяву. Он и в режиссеры-то подался только потому, что иначе его считали бы просто сумасшедшим.

Да и вообще, ему интереснее говорить не о своих шедеврах (он никогда их не пересматривал), а о непростых отношениях с женой Джульеттой Мазиной (Феллини боготворил ее, но постоянно изменял не зная этого, трудно понять, почему он так настойчиво возвращался к теме разного отношения к семье и сексу у мужчин и женщин). Или об обожаемом Риме. Или о том, как заставил Мастроянни для съемок в «Джинджер и Фред» выбрить искусственную лысину на макушке, и бедный Марчелло добрых полгода даже в комнате ходил в шляпе.

Но мы, говоря словами Пушкина, не верим простодушию гениев. И действительно: ничем, по его собственным словам, не выдающийся паренек из маленького провинциального Римини с 17 лет регулярно публикует в журналах по всей стране рассказы и рисунки, легко поступает на юридический факультет Римского университета и так же легко отказывается на нем учиться (хотя его могут забрать в армию), потому что уже в 18 лет он твердо знает, что его дело сочинять истории и рисовать картинки. К 2324 годам он уже приобретает известность и как рисовальщик, и как сценарист радиопьес. А еще через короткое время оба его дара естественным (и совсем не случайным) образом соединяются в профессии кинорежиссера.

Много лет спустя Феллини с такой же легкостью и твердостью отказывается от самых соблазнительных предложений продюсеров снять еще одну «Дорогу», еще одну «Сладкую жизнь» и моментально обогатиться. «Я завидую Спилбергу, не без юмора говорит Феллини. Ему нравится делать то, что пользуется огромным спросом». Но сам Феллини всю свою жизнь делал только то, что умел и хотел делать. И, что бы ни говорил про диктат продюсеров и собственную непрактичность, был счастливейшим человеком. Потому что, по его собственным словам, каждый живет в своем собственном мире, но лишь кинорежиссер может в этом признаться.