Четыре

В небольшом сборнике Сорокина нет ни копрофагии, ни каннибализма, ни порнографии. То есть здесь присутствуют и детально прописанная любовная сцена, и один жестокий пассаж, и немного ненормативной лексики, но все это хорошо мотивировано и, по нынешним временам, пребывает вполне в пределах нормы. Не собственной сорокинской, описанной им в романе «Норма», а современной общелитературной. «Четыре» — это пять добротных реалистических рассказов, посвященных ушедшей «великой эпохе» (говоря словами Лимонова — еще одного стремительно обретающего респектабельность бывшего enfant terrible) и так волнующей автора «метафизики городского быта». А также два киносценария, по которым уже сняты известные фильмы («Копейка» и «4»). Кроме того, в книгу включено либретто еще более известной оперы «Дети Розенталя».

Тут-то, добравшись до либретто, и понимаешь, что Сорокин все равно не вписывается ни в какие рамки. Включить в книгу прозы оперное либретто — это будет посильнее «калоедства». Потому что практически любой образчик этого вспомогательного литературного жанра, вышедший из-под пера хоть аббата Да Понте, писавшего для Моцарта, хоть Модеста Ильича Чайковского, писавшего понятно для кого, в отрыве от музыки — сплошная невнятная банальность, уверенно перешагнувшая границу хорошего вкуса, и никто никогда отдельно ее не печатает.

Но Сорокина это не остановило. Возможно, впрочем, что причины, побудившие его к столь смелому саморазоблачительному шагу, не имеют с концептуализмом ничего общего. Просто писатель устал доказывать, что он не верблюд, и теперь каждый желающий сам может убедиться, что «Дети» — это заурядное оперное либретто. Не хуже и не лучше других.

В жизни всякого авангардиста-концептуалиста наступает момент, когда он понимает, что пора оставить роль ниспровергателя устоев. Так Казимир Малевич после всевозможных «черных квадратов» снова вернулся к простым и красочным изображениям крестьянских фигур. Впрочем, неистовому супрематисту в конце 1920-х годов это могли и «подсказать». Неужели история повторяется?